Со вторым звонком я помешкал, ибо хотел просто обсудить ситуацию, а для этого, по справедливости, следовало бы обратиться к Грэму. Однако в результате я позвонил Сили. Он единственный знал все детали. Я почувствовал громадное облегчение, когда, памятуя о телефонистке, без имен, но достаточно ясно обрисовал положение дел и услышал, как посерьезнел мой обычно веселый коллега.

— Скверная новость, — сказал он. — Дело швах, как вы и предполагали.

— Вы не считаете, что я форсирую события?

— Отнюдь! Судя по вашему рассказу, надо поспешать.

— Вот только маловато фактов физического вреда.

— Да на кой они? Умственное расстройство весьма явно. Скажем прямо: кому охота предпринимать подобный шаг в отношении этаких людей, особенно когда имеются… всякие нюансы. Но какой выбор? Дать возможность галлюцинациям развиваться и крепнуть? Если хотите, завтра я съезжу с вами и поддержу вас.

— Нет-нет, я возьму Грэма. Я хотел просто удостовериться… Погодите, не вешайте трубку. Тут еще одно… Помните наш последний разговор?

Помолчав, Сили спросил:

— В смысле, треп насчет Майерса?

— Треп? Знаете… у меня ощущение опасности… Я…

Сили слушал и, не дождавшись окончания фразы, твердо сказал:

— Вы сделали все, что могли. Хватит дергать себя всяким вздором. Помните, что я говорил: здесь требуется внимание. Вот и все. В последнюю минуту наш пациент может заартачиться. Но вы даете ему то, чего в глубине души он сам страстно желает. Не берите в голову и хорошенько выспитесь.

На его месте я бы говорил в точности то же самое. Все еще не вполне убежденный, я пошел наверх, где плеснул себе выпить, выкурил сигарету и без всякого аппетита заглотнул ужин, после чего уныло потащился в Лемингтон.

На дежурстве я был рассеян, и, когда незадолго до полуночи отправился домой, меня все еще терзали сомнения. Словно под магнетическим воздействием мыслей о Каролине и ее матери, я ненароком пропустил поворот на Лидкот и очнулся, лишь поняв, что нахожусь в миле от Хандредс-Холла. Таинственная белизна заснеженного пейзажа только добавила тревоги. В черной машине я чувствовал себя приметным, как бельмо на глазу. Я уж было собрался ехать к Айресам, но сообразил: ничего хорошего в том, чтобы в этакую пору всполошить весь дом. Я развернулся и напоследок бросил взгляд через отбеленные поля, надеясь отыскать огонек или какой-нибудь невероятный знак того, что в Хандредс-Холле все хорошо.

Телефон зазвонил, когда я, невыспавшийся после дурно проведенной ночи, садился к завтраку. В раннем звонке ничего странного не было — с утра пациенты частенько просили добавить их в список визитов. Но уже взвинченный мыслями о предстоящем тяжелом дне, я замер, напряженно прислушиваясь к голосу домработницы, снявшей трубку. Почти сразу она возникла на пороге, озадаченная и встревоженная: