Жора двигался очень медленно, делая рывки только во время охоты, но зато он мог идти днем и ночью. Как машина. Как… мертвец. И вскоре он сумел догнать партизанский отряд и принялся кружить вокруг, выжидая удобной возможности напасть.

Однако теперь все было не так просто.

Партизаны жгли костры. Располагали их в походном порядке, достаточно близко друг к другу. Усилили посты.

Жора кружил вокруг, в тоске и муках голода, не зная, что делать. Несколько раз он видел мальчишку, который бегал по своим делам, и ненависть, поднимавшаяся в мертвой душе полицая, заставляла его выть и кататься по траве. Но сделать он ничего не мог.

Отчаяние захлестывало бывшего полицая, жалость к себе, злоба. Он то бродил по лесу, то валился на траву и лежал без движения, так что дикие звери начинали подходить к нему, привлеченные запахом мертвечины. Тогда Жора хватал их и пожирал, утоляя на какой-то миг жажду крови.

В этом невероятном водовороте боли и страданий он ухитрялся сохранять остатки разума. Он помнил, зачем вернулся обратно, в мир живых. И только это не давало бывшему полицаю кинуться на людей, таких близких и слабых…

Иногда Жора подходил к ночным кострам почти вплотную. Стоя на грани света и тьмы, он слушал разговоры, вдыхал сладкие, манящие запахи живой плоти. Казалось, еще немного, сделать рывок! Броситься черной тенью на спину ближнего бойца, впиться гнилыми, но еще крепкими зубами в шею…

Но кто-то вставал. Подбрасывал жаркие еловые ветки в костер. Тот вспыхивал, и мертвый полицай бесшумно отходил в темноту, дальше и дальше… Словно кто-то шептал ему: «Рано! Еще рано!»

Все это время Рыцарь, хозяин, приказавший и давший возможность снова жить, молчал.

Жора боялся, что его убьют красноармейцы. И тогда эта единственная ниточка, что связывала бывшего полицая с миром живых, лопнет. Силы, которые питают его, связывают разлагающуюся плоть и грязную душу, иссякнут… И ничто больше не удержит его от того ужаса, что ждет за гранью. Все это Жора, будучи совершенно несведущим в области тайного знания, понимал каким-то интуитивным образом.

И когда наконец он услышал ясный шепот Рыцаря, мертвый полицай ощутил счастье. Так счастлива собака, к которой вернулся хозяин, так радуется слуга, на которого обратил свой милостивый взор господин…

Но приказ Рыцаря испугал Жору.

Однако это был приказ.

Сознание долго не возвращалось к Генриху. Он будто бы плавал где-то в пространстве, где нет ни верха, ни низа, а только мгла, расчерченная синими просверками боли. Когда наконец ему на голову вылили ведро воды, фон Лилленштайн с трудом разлепил глаза.