— Да, генерал. — Задумчиво, словно время на раздумья действительно было, проговорил Император. — Солдаты вас знают, чтут и уважают. Если чьим-то словам они могут поверить сейчас, то вашим. Отправляйтесь с Богом! Но и мы подтянемся, нужды нет.

Тут же подали взятые у кого-то сани. Милорадович с Башуцким, адъютантом, отбыли в них к Исакиевской площади.

Молодому Императору оставалось решить самое важно: кому доверить вести батальон преображенцев — быть может, один единственный верный батальон?

Ответ пришел быстро. Он был ясен и предельно четок: никому.

— К атаке в колонну, первый и осьмой взводы, вполоборота налево и направо! — громко выкрикнул он.

Батальон, возглавленный необычным своим командиром, тронулся. Вышел левым плечом вперед, миновав косой забор стройки, на Адмиралтейский бульвар.

Слухи о беспорядках уж выгнали на улицы праздные толпы всех сословий. Многие видели, как молодой Император, преданный всеми, кто только мог предать, чеканил шаг впереди солдат, устремляясь навстречу возможной своей гибели.

…Якубович меж тем соскучился стоять без дела, а дела не было. Чтоб выстроить московцев в каре, он вовсе не требовался, новых частей не подходило.

Небрежно насвистывая, кавказец принялся прогуливаться от московцев к стройке, от стройки обратно. Прогулки его делались все длиннее, так что никто и не заметил, когда он в конце концов ушел вовсе.

…Платон Филиппович, казалось, был занят единственно тем, что наблюдал за детьми: Наследником, графом Толстым и маленькою Марией, гонявшими теперь в пятнашки. Наборный сверкающий паркет был так скользок, что казалось, будто дети катаются на коньках. Падали, во всяком случае, не меньше, чем на льду.

Наружные посты удвоены, добро. А все ж таки не лучше ль было занять оборону со всеми преображенцами? Нет, не лучше. Молодой суверен показал себя быстрым в решении чрезвычайных задач. Сегодня проиграет, конечно, обороняющийся. Наступление сейчас столь же необходимо, как и стремительные разъезды Михаила Павловича по полкам: кого-то, безусловно, убедит его присутствие. Кого-то, но не тех, что уже перешел Рубикон. Это тоже ясно, к сожалению.

— Платон… Филиппович, не так ли? — негромко прозвенел высокий женский голос. Нет, не женский, голос был девичьим, как и вся миниатюрная фигурка, как акварельное нежное лицо.

— Ваше Императорское Величество, для меня несказанная честь, что вы запомнили не только мое скромное имя, но и отчество, — Роскоф почтительно склонился перед вышедшей к детям Александрой Федоровной.

— Я помню даже, что вы — наполовину француз, — Императрица попыталась улыбнуться. Но попытке улыбки помешал дернувший ее щеку тик. Молодая женщина невольно закрыла лицо ладонью. Но и под ладонью щека дернулась — еще сильней. — Нике[43] упоминал мне, что отец ваш эмигрировал в Россию от ужаса революции.