— Тогда ты больше не католик! Ты отлучен!

— Похоже, что так. Ничего. Когда все, узнанное мною за долгие годы франкмасонства, записанное, ляжет в тайных хранилищах Рима, я буду каяться. Долго, весьма долго. И, может статься, к седым волосам хотя бы, я буду допущен к святому Причастию.

— Как же ты сумел войти в доверие ко мне? — почти простонал масон. Лицо его кривилось, словно от терзаний мигрени.

— Да всякими способами, не без магнетизма, в том числе, — ответил Тёкёли с неожиданной усталостью в голосе. — Но это не суть важно. Большего, нежели я уже знаю, мне не узнать. Посему пришла пора остановить того, кто прибыл в эту страну со злоумышлением.

— Положим того, зачем я прибыл, вам не прознать, — криво усмехнулся каменщик.

— Я не Рылеев, понял сразу, — Тёкёли недобро сверкнул черными глазами. — Самая частая человеческая глупость — недооценка противника.

— Нам вполне ясно, чего ради столь значительная персона утруждала себя путешествием, — отчеканил священник. — Ясно, чего нельзя передоверить, ради какой мерзости вы прибыли. Ради ритуального убийства.

— Напыщенное злодейство из оперетты! — ощерился каменщик. — Подите на улицу, скажите, что есть в мире силы, ищущие присовокупить Николая Романова к Карлу Стюарту и Людовику Бурбону! А еще лучше — напишите в книге, да издавайте! Кто поверит?

— Никто, — священник печально улыбнулся. — Только ведь и «гадина», кою вы чуть было не «раздавили», чему-то учится. Мы никого не просим нам верить. Мы врачуем общественное мнение понемногу, меж тем занимаясь тем, что должно. Разве мы предъявим сие обвинение масонству? Нет, мы лишь втайне предотвратим то, ради чего затевался сей мятеж.

Крупная испарина выступила на лбу германца. Казалось, в невысоких стенам было слышно, в каком страшном напряжении мечутся его мысли в поисках спасения.

— Умно, — наконец произнес он, поникнув плечами. Казалось, масон отчаялся и сие странным образом его успокоило. — Может статься, теперь вы меня и обошли. Но в меньшей, куда меньшей мере, чем думаете сами. Вольные каменщики умеют ждать. Этот Николай либо какой-нибудь другой, сейчас либо сто лет спустя… — германец улыбнулся со старомодной слащавостью. — Впрочем, не стану лукавить. Скрепить общественный договор надлежащей жертвой было бы приятнее не через сто лет, но теперь… И все же не в моем приятстве дело. Христианская Европа не устоит, ее институты падут. Процесс сей обширен. И сегодня он продвинется даже в случае нашего поражения. Сегодня много русских едва не молится Наполеону Бонапарту, нашему ставленнику. Что перед этим победа русского над ним оружия? Император Наполеон — победитель русских! Настоящий, истинный победитель! Мерами его жизни любой честолюбивый русский юноша мерит свою. Сколько русских произносят в день слово «Тулон», вкладывая в него самые сокровенные свои упования? А теперь мы не пожалеем ни денег ни влияния, дабы подарить русскому обществу новых героев. На это, а не на их победу, была настоящая наша ставка. Вы презираете в них убийц? Лучшие из юношей станут завтра молиться этим убийцам.