Мэри Джейн ничего не значила, и если бы она утонула, то лишь порадовалась бы. В черных, холодных глубинах было так легко заснуть и проснуться настоящей Люси Вестенра.

Но — вдруг замерло ее сердце…

Все так быстро менялось, она с трудом поспевала за происходящим, и нужно было постараться. Джон — ее единственная надежда сбежать из этой бедной комнаты, с этих мерзких улиц. В конце концов она заставит его снять ей дом в лучшей части города. Там у нее появятся прекрасные одежды, слуги. И изысканно говорящие дети с чистой, сладкой кровью.

Келли понимала, что франт заслуживал смерти. Он обезумел. В Миллерс-корт никто не прятался, никто его там не ждал. Дэнни Дравот был не Потрошителем, а всего лишь еще одним старым солдатом, любителем приврать о язычниках, которых убил, и загорелых девках, с которыми кувыркался.

Исполняя роль Люси, она вспомнила, как Мэри Джейн в страхе схватилась за горло, когда Вестенра выскользнула из пространства между склепами.

— Она была нужна мне, — продолжила Келли. — Мне была нужна ее кровь.

Он сидел у ее кровати, сдержанный и внимательный. Позже она удовлетворит его. И изопьет из него. После каждого кормления Келли все больше превращалась в Люси, а сама постепенно исчезала. Наверное, что-то такое присутствовало в крови Джона.

— Нужда превратилась в боль, такую, какой я никогда не знала, она грызла желудок, заполняла мой несчастный разум красной лихорадкой…

С самого перерождения зеркало, висящее в комнате, стало для нее бесполезным. Никто не позаботился нарисовать ее портрет, поэтому Келли легко забыла собственное лицо. Джон показывал ей картины с изображением мисс Вестенра, которая выглядела как маленькая девочка, одетая в наряды матери. Когда Келли представляла себя, то видела лишь Люси.

— Я подозвала ее, — сказала она, приподнимаясь с подушек, кучей громоздящихся на кровати, и приближая свое лицо к нему. — Я пела вполголоса, потом махнула ей рукой. Я пожелала ее себе, и она пришла…

Мэри Джейн погладила Джона по щеке и положила голову ему на грудь. Неожиданно она вспомнила мелодию, а потом слова: «Лишь фиалку сорвала я с могилы матери моей». Джон задержал дыхание, слегка вспотев. Каждая жилка в его теле напряглась. Пока Келли рассказывала историю, ее жажда только усиливалась.

— Передо мной появились красные глаза, послышался зовущий голос. Я сошла с дорожки, а она ждала меня. Стояла холодная, такая холодная ночь, а на ней была только белая рубашка. Бледная кожа сверкала в лунном свете. Ее…

Келли осеклась. Она говорила от своего имени, а не от Люси. Мэри Джейн, сказала она про себя, будь осторожна…