Усилием воли он заставил себя открыть дверь.

Внутри было чисто, светло, уютно и тепло, воздух насыщен ароматами жареного картофеля, лука и шипящей на решетке ветчины.

Доминик подошел к свободному столику и взял с подставки для приправ солонку, сам не зная, зачем он это делает и почему его рука протянулась именно к солонке, а не к бутылочке с кетчупом, тюбику с горчицей, сахарнице или перечнице. Потом он вспомнил, что сидел именно за этим столом в свой первый вечер в этом мотеле позапрошлым летом и, случайно рассыпав соль, по привычке бросил щепотку через плечо, угодив солью в лицо проходившей мимо молодой женщине.

Он чувствовал, что нащупал нечто важное, но не мог дать этому объяснение. Может быть, дело в этой женщине? Кто она? Незнакомка. Как она выглядела? Он попытался вспомнить ее лицо, но не смог.

Его сердце вдруг забилось чаще: он почувствовал, что вплотную подошел к потрясающему открытию.

Он напряг память, пытаясь вспомнить детали, но они ускользали.

Солонку он поставил на место и, двигаясь по-прежнему словно во сне и дрожа от неясного возбуждения, подошел к столику в углу возле окна. Он оказался занятым, но Доминик все равно был уверен, что женщина, на лицо которой попала соль, сидела именно здесь в ту роковую ночь.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Официантка в желтом свитере улыбаясь смотрела на него, но он словно лишился дара речи, парализованный нахлынувшими воспоминаниями. Они еще не обрели четкости, но все наплывали и наплывали: та женщина из прошлого, лицо которой он не мог вспомнить, сидела на этом самом месте, слепяще-прекрасная в оранжевом отсвете заката...

— Мистер? Что-нибудь случилось?

Та женщина только еще заказала ужин, а Доминик уже доедал свое мясо, а закат угасал, сменяясь тьмой ночи...

Воспоминания, всплыв из глубин памяти, почти прорвались сквозь темную толщу к свету, из подсознания к сознанию, но в последний момент он отшатнулся от них, словно от ужасного чудовища. Вдруг расхотев вспоминать, Доминик с воплем отступил назад, повернулся спиной к изумленной официантке и побежал. Он понимал, что на него с удивлением смотрят люди, понимал, что выглядит ужасно, но ему на все это было наплевать. Он хотел одного: побыстрее выбраться из этого места. Толкнув дверь, он настежь распахнул ее и выскочил наружу, под послезакатное черно-багровое небо.

Ему было страшно. Страшно перед прошлым. Страшно перед будущим. Страшно потому, что он не понимал, почему ему так страшно.

* * *

Чикаго, Иллинойс

Брендан Кронин решил подождать со своим сообщением до конца обеда, когда отец Вайцежик будет пребывать в наилучшем расположении духа. А пока он вместе с отцами Вайцежиком и Джеррано вкушал обильную трапезу — двойную порцию ветчины с картофелем и фасолью, заедая его доброй третью буханки домашнего хлеба.