Хозяйка провожала его до машины, и взятая напрокат маленькая «Темпо» рвотно-зеленого цвета показалась ему в этот момент прекраснее «Роллс-Ройса», ибо она уносила его прочь от Эсси Кро. Нажимая на газ, Паркер продекламировал отрывок из стихотворения Колриджа[18], показавшийся ему как нельзя более уместным в данной ситуации:

Ступивший на безлюдный путь

Не смеет уж с него свернуть,

Шагает из последних сил,

Смертельным ужасом гоним,

Поскольку знает: дьявол сам

За ним крадется по пятам.

Примерно с полчаса он кружил вокруг дома Салко, собираясь с духом перед предстоящими ему свершениями, пока наконец не свернул снова к особняку, затаившемуся под сенью развесистых сосен, и, оставив машину в начале подъездной дорожки, подошел к парадной двери и три раза подряд нажал на кнопку. Будь внутри хоть одна живая душа, она бы не выдержала и отозвалась бы на столь настойчивый звонок, даже если бы открывать дверь и не хотелось. Однако навстречу Паркеру никто не вышел.

Он прогулялся по веранде, осматривая окна, словно хозяин, вглядываясь в рамы и стекла, оттененные задернутыми шторами, в надежде обнаружить датчики электронной сигнализации, но ничего не увидел.

Тогда он сбежал с веранды и осмотрел два боковых окна, выходящих на запад: туда не падали длинные тени от сосен, освещенных с востока лучами восходящего солнца. Окна были заперты. Продолжая осмотр дома, Паркер обошел его по обсаженной кустарником дорожке и очутился перед створчатыми дверями, выходящими на задний двор. Оглянувшись по сторонам, он выдавил локтем одно из стекол, просунул внутрь руку и отодвинул засов.

В просторной комнате было тихо и сумрачно.

Паркер прошел мимо камина, обогнул бильярдный стол и замер: со стены на него глядел телеобъектив. Он узнал его, потому что сам покупал такой же для охраны своего дома в Лагуна-Бич, и уже готов был рвануть отсюда прочь, но вовремя сообразил, что система отключена: не горела красная сигнальная лампочка — видимо, в спешке Салко забыл ее включить.

Паркер прошел на кухню, освещенную падающим со стороны застекленной террасы светом, потом дальше, в столовую, и наконец очутился в гостиной. Здесь уже было совсем темно, и он зажег верхний свет.

Никого. И тишина — глубокая и тяжелая, как могильная плита.