Проще было оценить силу и облик врагов таким путем, чем требовать полноценного доклада; расстояние было велико, а мозги бойцов малы (конечно, это было неразумно — снабдить грозные и мощные создания почти рудиментарным мозгом). Тем не менее размытые очертания летунов, бойцов и тех, кто ими управлял, пришли, окрашенные болью, с севера, показывая Карен, насколько мала армия Шайтана.

Она состояла только из двоих лордов, которые восседали на массивных летунах с плоскими, как лопаты, головами и животами, и полдюжины бойцов совершенно необычной конструкции. Да уж, необычной... хотя это было слишком мягко сказано. Ведь захватчики (то есть Шайтис и Шайтан Падший, это было ясно, хотя Карен и держала свой разум на запоре, избегая какого-либо контакта с ними) нарушили все древние правила Вамфири, создавая этих зверюг. Во-первых у них были половые органы, как у конструктов Карен; во-вторых, они обладали своей волей и не нуждались в непосредственном управлении. Наконец, один из них был монстром из монстров! Такой огромный, что у Карен даже пропало желание разглядывать его.

Она узнала, что вначале была еще одна пара летунов; их посадили в глубоких торосах на самом берегу океана. Спешившись, лорды Вамфири подозвали своих бойцов и свежих летунов и отдали им на растерзание плоть исчерпавших свой ресурс зверей. И когда те их пожирали, стражи Карен напали на них... тогда-то и стала видна безумная ярость и превосходство бойцов Шайтана. Все это сообщил Карен последний из ее зверей, перед тем как его сознание стало слабеть и наконец утонуло в потоке боли, угаснув совсем.

А Гарри спал, и его мучили кошмары. Карен видела, как он мечется и ворочается, слышала, как он говорит о “конусообразных вселенных света”, и о Мёбиусе, колдуне, которого он знал в своих адских землях: “математике, который создал религию, безумце, который верил в то, что Бог — это уравнение... в это же верил и Пифагор за столетия до него!” И о пространстве Мёбиуса, непонятном, бесконечном. Он, похоже, считал, что оно — “бесконечный мозг, который управляет всеми телами во всех вселенных, а существа, подобные ему, Гарри — не более, чем нервы, передающие мысли и намерения и, возможно, исполняющие... Его волю?”

А потом лихорадочный сон некроскопа утонул в водовороте мыслей, разговоров и ситуаций из его прошлого; все смешалось, как в калейдоскопе — реальность и нереальность, вся его жизнь, похоже, была столь же метаморфична, как и его плоть; его сознание распахнулось для странных образов и понятий. Сон его заключал в себе — словно последнее мгновение жизни умирающего человека, — все поворотные моменты его жизни, но высвечивал лишь отдельные видения.