— Миша, — робко сказал Гиви, — можно, я с тобой?

Шендерович окинул его оценивающим взглядом.

— Нет, — вздохнул он, — ты лучше на стреме постой. Снаружи, вместе со звездочетом… и фонарик пригаси, а то напугаешь…

Гиви отошел, уязвленный в самое сердце, чувствуя себя полным ничтожеством, на которое не польстится даже суккуб. Шендерович, тем временем, вышел на середину зала и, размахнувшись, ударил себя в грудь на манер распаленного самца гориллы.

Глухой звук отразился от стен.

Гиви, не выдержав, скользнул на цыпочках обратно в залу, и теперь стоял у двери, прижавшись к стене и затаив дыхание.

Судя по приглушенному сопению у него над ухом, Дубан не захотел оставаться в одиночестве.

Посреди зала гордо возвышался Шендерович.

— Эй! — вопил Шендерович, осыпая звучными ударами грудную клетку, — выходи! Я пришел!

— Хо-оди! — отозвалась башня.

— Эй, милашка! Не хочешь поразвлечься? — уже интимнее, но по-прежнему звучно осведомился Шендерович, — я, между прочим, царь!

Где— то в неподалеку раздался тихий шорох -будто мышь пробежала.

— Миш-ша! — предостерегающе прошипел Гиви.

Дубан рядом с ним быстро проделал ряд сложных пассов, сметая рукавами паутину и пыль со стены.

— Выходи, крошка! Выходи, сладкая моя!

— Миша, осторожней!

Шорох стих.

— Гиви, ты здесь? — спросил Шендерович, не оборачиваясь. — Давай-ка, туда посвети!

— Потайная дверь! — произнес Дубан со знанием дела, — ишь ты!

Дверь была пригнана к стене так плотно, что, казалось, составляла с ней одно целое.