— Пшли отсюда, — лениво сказал он, — Кш-ш!

Девушки стайкой вспорхнули с насиженных мест и унеслись за дверь.

— Ну? — вопросил Шендерович, залихватски сдвигая венок на одно ухо. — Да что ты жмешься? Говори, я разрешаю.

— Миша, теперь, когда ты царь…

— Я всегда был царь, — веско отметил Шендерович. — Сомневающиеся поражены и ползают во прахе. На брюхе, заметь.

— Ты их, Миша, будешь поражать в голову, а они, извиняюсь, жалить тебя в пяту. Это ж восток. Коварство, интриги… Я, собственно, к чему клоню — пока ты наверху, да еще этот караванный путь расчищен, может, стоило бы снарядить отряд, да и выбираться отсюда? Неспокойное тут место, мистика эта, черт знает что творится.

— А что тут такого творится? — пожал Шендерович плечами, — все путем.

— Да каким путем, Миша? Ты что, ослеп? Джинны так и шастают, Алка суккубом заделалась, ни сортира, извиняюсь, приличного, ничего! Что мы тут потеряли, Миша? Ну ладно, покушали, отдохнули немножко, с девушками повеселились, но сколько же можно! Ты ж Миша, одессит! Ну, Ирам, ну многоколонный! Чем он лучше Одессы?

Шендерович вновь почесал в области венка.

— Надоело тебе повторять, о, трудолюбивый, но терпение мое безмерно. Короче, в Одессе я кто? Инженер паршивый, челнок недорезанный. А тут я кто? Царь царей!

— Миша, опомнись! Ну, какой ты царь? Разве цари шариками торгуют?

— Я был царь в изгнании, — Шендерович постепенно накалялся, — скрытый я был, ясно? Скрытый царь! Но ее, сущность царскую, надолго не спрячешь! Она проступает, ясно? Она как эта… порфира! Облекает она, вот! И вот я выступил в багрянце и блеске, грозный, как полки со знаменами и пятою своею попрал врагов своих!

Что он несет, в ужасе думал Гиви, чувствуя некоторую слабость в членах и радуясь, что сидит на подушках — что он несет!

— Никто иной, как я уловил суккуба, сокрушающего мужей…

— Миша, опомнись, это ж Алка! Когда ты ее выпустишь, кстати? Ты ж обещал!

— Когда захочу, тогда и выпущу! Джинны убоялись лика моего и испарились по одному моему слову…

— Миша, послушай!

— Престол, — проговорил Шендерович, драматически воздевая руку, — вот он престол, избравший достойного! Истребляющий недостойных! Он вознес меня на высоту, мне подобающую!

— Миша, это ж чистый трюк! Механика!

— Трюк? — Шендерович, казалось, увеличился в размерах, — да как ты смеешь? Да ты… Да ты попробуй, взойди на него!