Но как?

Выпитая вода обжигала желудок, и он подумал, не было ли в ней серы. Жажда немного улеглась, но он чувствовал себя нехорошо и был ужасно голоден. Клыки голода впивались в него, безжалостно раня.

«Неужели мы тут только ради страдания? — подумал он. Разве ангелам недостаточно способности читать наши мысли и смотреть нашими глазами? Может, они хотят очистить наше знание и экстраполировать его единственным, по их мнению, надежным способом? Сведут ли они нас с ума жаждой и отравленной водой, надеясь, что достигнув пределов безумия, мы сможем открыть им что-то, что недоступно нашему бодрствующему сознанию?»

Таллентайр спокойно разделся догола, и Стерлинг бездумно разглядывал очертания старческого тела. Несмотря на морщины на шее и изношенность лица, Таллентайр неплохо сохранился. Он прожил активную жизнь, подчиненную строгой дисциплине, и не утратил своей крепости.

Когда Таллентайр погрузился в воду, Стерлинг начал расстегивать пуговицы своей рубашки. Как атеист, он почитал чистоплотность одной из добродетелей, и несмотря на то, как странно было мыться здесь, в этом убежище, вдали от реального мира, все-таки чувствовал себя грязным. Но он снимал рубашку медленно, какое-то инстинктивное чутье сдерживало его. Оно не имело отношения к стыду или смущению, он чувствовал странное беспокойство, которое не мог осознанно передать.

Затем, совершенно неожиданно, его поразило внезапное предчувствие страшной беды.

— Таллентайр! — закричал он так громко, что баронет резко обернулся, испугавшись. Он машинально посмотрел на Стерлинга, на лес, в поисках опасности, о которой его предупреждали. Стерлинг подхватил свой пиджак с земли, куда он его бросил, вынимая пистолет из кармана. Даже делая это, он знал, насколько бесполезно будет оружие, но закричал:

— Вылезайте! Бегите!

Таллентайр не мог бежать, он был по пояс в воде. Он даже не успел обернуться прежде, чем тварь вцепилась в него.

Если бы он зашел чуть глубже, по шею, его бы утянуло на дно, но в данном случае преимущество оставалось на его стороне, так как существо, напавшее на него, было лишено скелета, способного держать его высоко над водой. Но и при всем этом оно пыталось ударить его своей отвратительной головой, в то время как плоское тело быстро обвивалось вокруг ног жертвы.

Стерлинг без колебаний вбежал в воду. Он действовал не столько из чувства долга перед баронетом, сколько из чувства ответственности, так как это существо, несмотря на больший размер, было воплощением созданной им формы жизни.

Когда три цепких жала впились в грудь Таллентайра и пронзили кожу насквозь, Стерлинг разрядил свой пистолет в прожорливую пасть.