Лайам вынул предмет из коробки и держал его в желтом пламени свечи.

Человеческая рука.

Сара тихо охнула.

– Это от манекена, – тихо сказал он, голос его был немногим громче тихой мелодии.

Лайам поднял эту руку так, чтобы она могла ее видеть.

– Рука манекена, но как живая, не правда ли?

– Да, очень похоже, – пробормотала она, сжимая обеими руками одеяло.

– Чтобы магия оказала свое действие, рука должна быть в натуральную величину.

Магия? Что он собирается делать?

Значит, никаких изумрудов? Никакого прекрасного, украшенного драгоценными камнями медальона, унаследованного от его матери?

Зачем ему понадобилась рука в натуральную величину? Что за слова он произносит нараспев?

Сара наклонилась вперед. Сердечная улыбка Лайама, взволнованный блеск его глаз успокоили ее. Тихое, мелодичное пение, слова на незнакомом языке убаюкали ее.

Лайам повернулся к туалетному столику. Вынул из подсвечника белую свечу. Воткнул ее в руку манекена. Теперь свеча горела, зажатая деревянными пальцами. Лайам поднял перед собой руку со свечой. На него упали желтые отсветы.

Он опустил руку, так что пламя свечи замерцало перед его лицом. И тогда он начал говорить. Пламя низко наклонилось.

– Да продлится сон тех, кто спит, – декламировал Лайам. – Да не забудутся сном те, кто бодрствует.

Через минуту рука манекена уже лежала на туалетном столике, все еще сжимая горящую свечу. Лайам лег в постель рядом с Сарой и молча и нежно притянул ее себе.

Он быстро, почти грубо вошел в нее. Она охнула, закрыла глаза и приподнялась всем телом, чтобы встретить его.

Они занимались любовью более страстно, чем когда бы то ни было.

Свеча почти догорела. Белые восковые ручейки потекли по деревянной руке, когда Лайам в конце концов взорвался в ней с радостным криком.