Чтобы подняться на гору Микено, нашему отряду из семи человек потребовалось едва ли не двести носильщиков. Дорога была трудной, нам приходилось перебираться через сплетения корней, прорубаться и ползти сквозь заросли бамбука. То и дело попадались длинные полосы грязи, на которых было невозможно удержаться. Дорога шла круто вверх. Больше всего доставалось сердцу и легким, а не ногам, и хотя было не жарко, мне все время приходилось вытирать лицо и шею. Чем выше мы поднимались, тем больше я начинала задыхаться, напоминая рыбу, вытащенную из воды.

Нас, женщин, поставили в середине отряда, а спереди и сзади шли вооруженные винтовками мужчины. Много раз я оскальзывалась и начинала катиться вниз, но меня вовремя подхватывали. Эдди терпел невероятные муки, когда мы проходили через очередную паутину, не остановившись, чтобы взглянуть на ее архитектора, а Рассел мучился от мысли, что наши носильщики удерут вместе с оружием при первой же опасности. Но если бы мы без конца останавливались перед каждой паутиной, то неизвестно, когда бы смогли разбить лагерь, а с ружьями в руках было невозможно прокладывать себе дорогу. Через некоторое время Биверли начала призывать горилл, чтобы те взяли ее на руки и тащили остаток пути на себе.

Наконец мы выдохлись окончательно и продолжали подъем, часами не разговаривая.

И все же мы были в отличном настроении. Мы видели следы слонов, огромные углубления в грязи, наполовину заполненные водой. Мы видели поляны дикой моркови, буйство розовых и пурпурных орхидей, траву на лужайках — такую мягкую, что, казалось, она тает под ногами. Теперь Эдем был для меня не розовым садом, а вот этими лесами, где обитают гориллы, — с дождями и туманами; с кривыми стволами деревьев, обвитыми лианами; с золотистыми мхами, серебристыми лишайниками; с треском и жужжанием мух и жуков; с запахом котовника.

Наконец мы остановились. Носильщики сбросили поклажу на землю, и у нас появилась возможность отдохнуть. Ноги у меня опухли, колени занемели, мне отчаянно хотелось есть и спать; я уснула еще до заката. А потом внезапно проснулась. Температура, такая приятная в течение дня, резко упала. Мы с Эдди, завернувшись в одеяла и свитеры, так тесно прижались друг к другу, что буквально сплелись в клубок. Он беспокоился о наших носильщиках, у которых не было одеял, но они, впрочем, могли разжечь костер. Тем не менее, на рассвете они пришли жаловаться Арчеру. Тот поднял плату на десятицентовик каждому, поскольку им действительно пришлось нелегко в ту ночь, и все же человек пятьдесят от нас ушли.