[2]

[2]

Бейтс шагал по вечерним улицам Лондона, длинным, неуютным улицам. Он проходил мимо пивных и домов, мимо здания начальной школы с рядами окон в кирпичных стенах, будто это ученики выстроились в шеренги. Он шел мимо церквей, часовен, мимо синагоги. По кривой Агпер-Сент-Мартинз-Лейн и по Кэмбридж-Серкус мимо старьевщиков, которые, как обычно в этот час, убирали свои тележки и закрывали лавки. Бейтс, погруженный в раздумья, шел дальше, по главному проезду Черинг-Кросс-роуд.

Теперь он оказался в самой гуще людского потока, люди напоминали ему лишенные жизненных соков осенние листья, гонимые ветром, что летят, шурша, по каменным мостовым, сухие и серые. Он вспомнил французское слово foule.[23] Подходящее слово, ибо что еще может быть глупее, безумнее, чем толпа? Вся глупость рода человеческого в этой скотской породе. Где-то в дальнем, потаенном уголке души пряталось невыразимое словами чувство, которое он испытывал к крошечным лилипутам. Они существа более утонченные. Более грациозные. Волшебные. Однако, шагая сейчас по дороге, он едва ли думал о маленьком народце. Внутри него поселилась гнетущая тяжесть, было такое ощущение, будто он проглотил тяжелый серый булыжник. Конечно же, он знал, что уныние — это величайший грех. Это глумление над Божьим даром жизни. Грех безнадежности. С ним нужно бороться, но бороться с ним тяжело, потому что меланхолия эта разъедает прежде всего волю к борьбе; это недуг воли.

Над его головой, то взмывая, то опускаясь, прожужжало одно из новых заводных летающих устройств, похожее на металлическую стрекозу размером с человеческую руку. Оно с курлыканьем улетело на север вдоль Черинг-Кросс-роуд, неся невесть какое послание, неизвестно кому адресованное. Конечно, подобные игрушки могли себе позволить только богачи; богачи и правительство. Может быть, в этом жужжании было столько важности, что создавалось впечатление, будто устройство летит по чрезвычайно ответственному поручению: «война! империя! будущее человечества!»

А скорей всего, какой-нибудь финансовый советник или состоятельный мануфактурщик послал «стрекозу» с целью известить своих слуг о том, что задерживается на работе.

От этой мысли Бейтс почувствовал кислую горечь, ощутив в желудке боль несварения. Зря он пил сегодня бренди.

Он остановился купить «Тайме» у мальчишки-разносчика и нырнул в кофейню с потолком красного дерева, чтобы прочесть ее за чашкой ароматного горячего шоколада. Свет четырех газовых ламп расплывался на полированных столешницах и отражался размытыми кругами по натертым воском деревянным стенам. Бейтс уткнулся носом в газету, чтобы укрыться от глаз прочих посетителей и различить мелкий шрифт. Микроскопические буковки роились по странице, словно насекомые.