Весь мир меняется. Я уставилась на него, потом кивнула.

— Кристофер… эти карты, они из книги Фокса. Из последней. «Наименьшие козыри». Когда я купила колоду, я нашла клочок бумаги…

Я быстро опустила взгляд. Бумажка лежала на полу, рядом с босой ногой Кристофера. Я подняла ее и протянула ему:

— «Наименьшие козыри». Они упоминаются в первой главе последнего тома, незаконченного. Мейбл лежит в постели рядом с Тарквином, и он достает колоду. Он подносит карты к губам Мейбл, и от ее дыхания они чудесным образом оживают. Напрашивается предположение, что все описанные ранее события имеют какое-то отношение к картам. Но Фокс умер, так и не успев ничего объяснить.

Кристофер уставился на клочок бумаги.

— Не помню, — наконец сказал он, а потом взглянул на меня. — Ты говоришь, есть еще одна карта. Можно взглянуть на нее?

Я немного поколебалась, а потом взяла сумку.

— Она здесь.

Я вынула бумажник. Весь мир вокруг меня застыл, словно скованный морозом; рука онемела до полной бесчувственности, когда я запустила палец в отделение, где лежали водительские права. Я не могла нащупать карту, ее там вообще не было…

Нет, все-таки была. Бумажник упал на пол. Я держала карту обеими руками. Последняя: наименьший козырь. Серый полумрак вокруг, неподвижный воздух. Прямоугольник всех цветов спектра в моих руках мерцал и словно шевелился. Воздушные корабли и ослепительно-яркие птицы; две старухи, танцующие на берегу; взрывающаяся звезда над высоким зданием. Крохотная фигурка мужчины, лежащего не на носилках (как оказалось при внимательном рассмотрении), а на кровати, которую несли женщины в красных одеяниях. Обрамленный ресницами глаз смотрел с высоты на все это.

Я поморгала и протерла глаза. Потом отдала карту Кристоферу. Когда я заговорила, голос у меня звучал хрипло:

— Я уж и забыла, насколько она прекрасна. Вот она. Последняя карта.

Кристофер подошел к окну, прислонился плечом к стене и развернул карту к свету.

— Ух ты! С ума сойти. Вторая была такой же? Столь тщательно прорисованные детали…

— Нет. Она была гораздо проще. Но все равно прекрасной. Она заставляла понять, насколько трудно нарисовать самый простой рисунок.

Я опустила взгляд на свое бедро и криво усмехнулась.

— Но знаешь, по-моему, мне это удалось.

Несколько минут он стоял у окна, не произнося ни слова. Потом вдруг взглянул на меня.