— Ты можешь сделать это еще раз? На мне? Я недоуменно уставилась на него.

— Ты имеешь в виду именно эту наколку? Нет. Чересчур сложно. Мне потребуется не один день. Только для того, чтобы нарисовать приличный трафарет. На саму татуировку уйдет, наверное, неделя — если сделать все в лучшем виде.

— Тогда вот это. — Он подошел ко мне и ткнул пальцем в изображенное на карте солнце в виде глаза. — Только это… ты можешь сделать? Скажем, на руке?

Он согнул руку в локте; бицепсы вздулись подобием волн, тускло отблескивая в свете лампы.

— Вот здесь.

Я легко пробежалась пальцами по коже, оценивая, прикидывая. Нащупала гарам, маленький. Его можно проработать, превратить в часть рисунка.

— Тебе следует хорошенько подумать. Но да, в принципе я могу сделать такую наколку.

— Я уже подумал. Я хочу, чтобы ты сделала. Прямо сейчас.

— Сейчас? — Я бросила взгляд в окно. Уже смеркалось. Бледный свет еле сочился с неба, и все вокруг застилала сиренево-серая пелена сумерек. Снова наползал туман, простирая свои белесые щупальца через Зеленый пруд. Я уже не видела противоположного берега. — Да вроде бы поздновато…

— Пожалуйста. — Кристофер нависал надо мной; я слышала биение его сердца и видела карту у него в руке, сияющую, словно осколок цветного стекла. — Айви… — Его низкий голос упал до тихого шепота, который я воспринимала скорее шестым чувством, нежели слухом. — Я же не моя сестра. Я не Джулия. Ну пожалуйста.

Он дотронулся до уголка моего глаза, все еще влажного, и сказал:

— У тебя такие голубые глаза, я уж и забыл, какие они голубые.

Мы прошли в мой рабочий кабинет. Я положила карту на световой стол (и колоду рядом) и через лупу внимательно рассмотрела рисунок, заказанный Кристофером. На самом деле, ничего сложного, если накалывать один только глаз. Я набросала несколько линий на бумаге и наконец повернулась к Кристоферу, сидевшему на кресле возле моего рабочего стола, в полной готовности.

— Я набью наколку от руки. Обычно я так не делаю, но здесь рисунок довольно простой — думаю, у меня получится. Как ты на это смотришь?

Кристофер кивнул. При свете ярких ламп в моем кабинете он казался бледным. Но когда я подошла к нему, он улыбнулся.

— Все нормально.

Я произвела все подготовительные процедуры: протерла кожу спиртом, потом дважды тщательно выбрила, чтобы она стала достаточно гладкой. Я удостоверилась, что игла в машинке чистая и приготовила краски. Черную, лазурную, темно-синюю и ярко-желтую.

— Готов?

Он кивнул. И я принялась за работу.

На все про все у меня ушло четыре часа, хотя я потеряла счет времени. Сначала я набила внешний контур, круг. Я хотела чтобы он выглядел слегка неровным, как на рисунках Одайла Редона, которые мне страшно нравились: тушь глубоко впитывается в бумагу и линии становятся яркими и выразительными, словно черные молнии. Закончив набивать круг, я прорисовала в нем сам глаз: белый полукруг, поскольку на карте глаз смотрел на мир внизу. Потом я наколола сплющенный овал зрачка. Потом ресницы. Кристофер молчал. Пот стекал у него из-под мышек длинными струйками; он часто сглатывал и иногда закрывал глаза. Под кожей у него одни мускулы, никакой жировой прослойки; и сама кожа такая упругая, что ее приходится очень туго натягивать. Я знала: это больно.