Я перечитывал эти два письма еще и еще. Н.Н.! Это моя мама. Как подло – на весь район так унизить мою маму. Да что маму, просто девочку. Подросток доверился этим выродкам, а они публикуют ее фамилию и имя, и все это происходит в маленьком городишке, где все друг друга знают. Впрочем, переживать о трудном детстве моей мамы сейчас было не время. Мама пишет в редакцию о некой тайне, которую она знает, но не может сообщить. Понятно, что она не могла открыто написать в редакцию о прямой связи между стихами Ангелины и смертями детишек. Эти придурки ее просто бы не опубликовали, а в гости к моим бабушке с дедушкой наведались бы врачи с рекомендацией положить их дочурку на медобследование. Н.Н. не удалась такая завуалированная попытка остановить Анилегну.

Оставалось три последних апрельских номера газеты. Уже в следующем было очередное стихотворение, подписанное девочкой Ангелиной.

Стихотворение действительно было дрянное. Похоже, тогда можно было публиковаться с чем угодно, лишь бы встречались слова «коммунизм», «Первомай», «партия» и «Ленин». По-идиотски выглядит линия «любовь, цветы и новостройки». Как можно новостройки ставить в один ряд с любовью и цветами? Но мое внимание привлекло совершенно другое. Одно маленькое изменение, но именно оно указывало на фатальность стиха. В первом четверостишии вторая строчка выглядела так: «И мы спешим в девятый класс», а в последнем уже по-другому: «И я спешу в девятый класс». В конце стихотворения Анилегна спешит в девятый класс уже без своей подружки.

Я просмотрел предпоследнюю газету. В ней не было ничего меня интересующего. Наконец я взял в руки последний апрельский номер «Трибуны труда» за 1969 год, испытывая при этом такое волнение, как будто газете и не было почти сорока лет. Точно так же я когда-то в классе шестом с замиранием читал последние параграфы учебника истории по Римской империи, надеясь, что все закончится для римлян хорошо, хотя уже сто раз видел рисунок с подписью «Варвары разрушают Рим».

Успокойся. Четвертое стихотворение Анилегны опубликовано. И четвертый ребенок умер. Чего это я разволновался ни с того ни с сего? Это ведь было в 69-м году. Да успокойся уже. Но я не мог объяснить природу неожиданно нахлынувшего на меня волнения. Я сидел перед нераскрытым последним номером «Трибуны труда», бездумно читая заголовки на первой полосе и боясь развернуть газету. Там уже ничего не изменится. Все это было опубликовано почти сорок лет назад. Последний довод меня немного успокоил.