Тем временем я прошел три стеллажа и остановился в самом конце зала у стены.

– Не поняла! – я услышал удивленный возглас Тони. То, что она «не поняла», я крепко сжимал в руках. – Я же их десять минут назад сюда положила.

– Где подшивка? – голос у Обуховой мгновенно изменился и стал отдавать злобой.

– Татьяна Александровна, не волнуйтесь! Сейчас я их найду, – библиотекарша стала виновато оправдываться. – Наверное, автоматически унесла обратно, чтобы никому на глаза не попались. Вы же просили.

Библиотекарша стала приближаться ко мне, змейкой обходя каждый стеллаж и заглядывая поочередно на каждую полку.

– Сейчас, сейчас найду, – скорее уговаривала она себя. Хотя, действительно, скоро найдет.

Я стал думать, что сейчас делать. Дико закричать, ошеломив тут всех, и выбежать с газетами на улицу? Или ударить кулаком сначала Тоню, которая ни в чем не повинна, а затем Обухову (а уж ту с большим удовольствием)?

Мои мысли прервал голос Обуховой, который остановил Тоню перед предпоследним стеллажом, за которым стоял я:

– Тоня, ты ведь понимаешь, что если не будет газет, могут случиться неприятности с твоим Вовочкой?

– Татьяна Александровна! Пожалуйста! Я сейчас их найду, – сказала Тоня плачущим голосом. – Не надо только Вовочку. Он у меня единственный. У него ведь и так такие ужасные проблемы с позвоночником!

Теперь библиотекарша уже точно начала плакать.

– Не будет газет, настанет беда, – голос Обуховой в этот момент звучал особенно мерзко.

Мне сейчас захотелось взять нож и перерезать этой тварюке горло. Но ножа у меня не было, а потому, пока Тоня стояла лицом к Обуховой, я быстро прошел два стеллажа вперед, оставив, таким образом, библиотекаршу за своей спиной. Мне стало жаль и Тоню, и, как я понял, ее сына Вову с проблемным позвоночником, но газеты мне нужны сейчас не меньше чем ей.

Библиотекарша завершила свой обход зала и, не обнаружив ни газет, ни того, кто эти газеты держал в руках, вернулась к стойке:

– Я не понимаю, куда они могли деться! Татьяна Александровна, я.

– Тонечка, милая! Меня не разжалобят твои слезки. Я тоже любила своего сына. Сегодня к пяти я еще раз сюда приду. Если не будет подшивки, – Обухова сделала небольшую паузу, – поверь, искривленный позвоночник не самое страшное в этой жизни.

Они обе вышли из зала периодики. В коридорчике стали раздаваться несвязные извинения Тони, которая все обещала найти стопку газет к пяти часам, затем скрипнула дверь и стали слышны только одинокие всхлипывания библиотекарши.

Она прошла в противоположный зал (где и был основной фонд библиотеки) и, набрав на телефоне номер, стала быстро говорить: