— А как там Семагин поживает? — спросила Вита без особого интереса, отпивая кофе и разглядывая бриллиантовые сережки мачехи. — Еще не выгнали?

— Семагин? — удивленно переспросила Виктория. — Какой еще Семагин?

— Да Вадик Семагин. Мы с ним учились вместе. Мне недавно сказали, что он вроде бы к вам устраивался. Что, не взяли?

— Семагин, Семагин… — задумчиво пробормотала Виктория и погрузила кончик длинной тонкой сигареты в пламя поднесенной Витой зажигалки. — А кем он пытался… а-а! Вадик! Птенчик! Да, был такой, журналистик, кобелек молоденький. Многие наши бабы на него глаз положили, да только Настя его быстро к рукам прибрала. Он потом и держался только благодаря тому, что она его употребляла ежедневно, — журналист-то он никакой был. Потому, как Насти не стало, он в «Веге» и не задержался долго. Сейчас, кажется, в какой-то из местных газеток трудится… на вторых ролях… то ли в «Волжанской», то ли в «Гермесе», то ли в «Купце», — Виктория ухмыльнулась. — Я слышала, несладко там Вадику — коллектив-то вроде сплошь мужеский, да и редактор — мужик, — она подмигнула Вите и выпустила из губ изящную струйку дыма.

— Ну, туда ему и дорога. Просто любопытно было узнать, как устроился. А Настя — это не ваша редакторша Колодицкая, часом? — осведомилась Вита, обнаруживая знакомство с предметом.

— Да, Анастасия Андреевна, — Виктория вздохнула с легкой грустью. — «Вега» теперь без нее, конечно, не та, да и мне нынче не с кем кофеи гонять. Ох, ты, Господи, глупая смерть, глупая, неправильная, страшная.

— Ну, тетя Вика, смерть правильной-то не бывает. А почему страшная-то? — спросила Вита, уловив, как дрогнул голос Виктории, впустив странные нотки, а на худое лицо набежала тень каких-то неприятных воспоминаний. — Я же слышала, у нее вроде сердечный приступ был.

— Приступто был, только не сердечный, — Виктория стряхнула пепел и придвинулась чуть ближе к Вите. — Откровенно говоря, жуткая была история… Я до сих пор себя корю — ведь видела же, что с ней что-то не так, должна же была сообразить, а я ей — травки, травки попей, Настя… и домой пошла.

— Ой, нам всегда кажется, что мы могли что-то сделать, когда уже сделать ничего нельзя. Не глодайте себя понапрасну. Думаете, не надо вам было уходить? Откуда ж вам было знать? Не могли же вы сидеть рядом с ней все время. Насколько я понимаю, это уже вечером было?

— Ох, да, — Виктория осторожно провела указательным пальцем по густо замазанному тональным кремом подглазью. — Я к ней зашла перед уходом, чтобы письма передать, а Настя сидит вся на нервах, глаза блестят, лицо горит… Она только-только из мэрии приехала, ну… я и подумала вначале, что угощали ее там. Потом решила, что Вадик к ней заходил, понимаешь… И письмо — то, говорит, открывай и читай, у меня глаза болят… открыла, а она письмо тут же и отняла — уже, говорит, не надо, спасибо. Ну, я плюнула и ушла к себе, собираться, — Виктория допила ликер, подозвала официантку и потребовала двойную порцию. — А потом — выхожу уже на улицу — хвать! — сережки нет, вот одной из этих. Я конечно в ужасе обратно — серьги недешевые, — она снова неосознанным движением дотронулась до одной из сережек, — и самой жалко, и Димка убьет. Ну, вот так и получилось, что я-то ее первой и нашла.