Пока же, в ожидании пятницы, Балашинский решился на встречу с Машей. Слово не воробей, и за него приходится отвечать. Выходов из ловушки, в которую Ян загнал сам себя, он видел только два. Либо отношения с Машенькой придется развивать, а иначе поступить после его признания было бы смешно и бессмысленно, либо встречи с девушкой надо прекратить совсем, чего Яну вовсе не хотелось.

Когда девушка, как у них повелось, пришла в обеденный перерыв к «Ломоносову», Балашинский начал свои приветствия с комплимента. Раз главное было произнесено, то он не видел смысла в притворстве.

– Вы чудесно выглядите, Машенька. Я всегда вами восхищался, а сегодня особенно, – сказал Балашинский и не соврал. Маша, розовая от неловкости и вновь появившегося смущения, была и в самом деле очаровательна. И полностью оправдывала поговорку, что скромность украшает девушку. Правда, далеко не каждую.

– Вы тоже, – подняв на Яна прозрачные в своей чистоте глаза и тут же немедленно опустив, ответила Машенька и тоже не солгала. Вид у Балашинского действительно был довольный и радостно-светлый.

– Тогда будем гулять и разговаривать. Последнее, я думаю, нам сделать необходимо. – Легким нажимом Ян Владиславович словно подчеркнул последнюю свою фразу, затем предложил Машеньке руку. Они неспешно пошли в сторону Мичуринского проспекта.

Ян решил не откладывать дела в долгий ящик и разъяснить, насколько это возможно, свое отношение к Маше. Обижать и отталкивать девушку ему не хотелось, оттого Балашинский не стал раскрывать перед ней своих легкомысленных колебаний и сомнений.

– Знаете, Машенька, вы первый человек, который вызвал во мне чувство, похожее на любовь. – И так как говорил Балашинский о людях, а не о вампах, то и слова его были недалеки от истины. – Не могу вам сказать, что я влюблен в вас безумно, это было бы смешно в моем возрасте. Но такое душевное влечение я не испытывал еще ни к одному человеческому существу на свете. Вы мне верите?

Вопрос с его стороны был скорее риторического характера, но Машенька испугалась, что задан он всерьез и ее недоверие может заставить Яна замолчать.

– Верю, да-да. Конечно, верю! – Она заторопилась, говорила, глотая слова. Вдруг вспомнила важное и спросила: – А как же ваша родня? Вы же их любите, и они близки вам...

– Это совсем другое. Мои родичи – это все равно что я сам. Они вроде как часть меня. Я же говорю о том, что находится вне моего привычного домашнего мирка. То, что приходит со стороны, из мира большого...

Ян Владиславович вопросительно посмотрел на Машеньку, словно спрашивал взглядом, понимает ли она, видит ли разницу. Машенька утвердительно закивала, приглашая его к дальнейшим откровениям. Балашинский же вел беседу так, чтобы держать Машу в постоянном напряжении и сосредоточенности. И тем самым не позволял проявиться ее стыдливости и робости, могущих произойти от его недвусмысленных признаний. Чувство застенчивости и неловкости могло лишь рассеять внимание девушки, чего Ян вовсе не хотел. Он желал, чтобы каждое его слово дошло в перворожденном своем виде до Машиного сознания.