— Ну вот, теперь ты совсем мой… А Он уже приехал?

— Да, — почему-то шепотом ответил Альберт. Он знал, о ком (то есть, о чем) спрашивает Карина.

— Ну что, теперь начнем разговор?

Альберт кивнул. Он уже был готов ко всему.

— Ты можешь поверить в то, что кажется невозможным, и не считать меня сумасшедшей?

— Да, — выдохнул Альберт. Для него уже не существовало невозможного.

— Ну что ж… Знаешь, что произошло ночью? Меня никто не связывал — я связала себя сама. Чтобы никого больше не убить… Для того, чтобы у нас было это СЕЙЧАС. А теперь — приготовься… Карина сделала паузу. — Дело в том, что мы с Ним — вампиры. Последние вампиры на земле. Я сама застрелила нескольких оставшихся, как было между нами решено. Теперь есть только я и Он, единственный в своем роде. Он пьет чужой бензин, а я убиваю…

Вампиры не должны существовать. Жизнь за счет чужой жизни — это невыносимо для тех, у кого остался хоть кусочек души. Но не убивать мы не можем. Как только приходит ночь, мы теряем над собой власть. В этом наше давнее проклятие… Тебе не понять, как я мечтала быть человеком… Даже между собой мы не могли сблизиться настолько, чтобыперестать чувствовать себя изгоями. И тогда несколько наших решили покончить с таким существованием. Мы бросили жребий — и исполнение приговора пало на меня. Сперва я застрелила тех, с кем мы сговорились; если кто-то из нас пытался покончить с собой без чужой помощи, ни чего не выходило. Не мы писали правила этой игры, но с ними приходилось считаться… Потом я начала охоту за другими вампирами… Не думаю, что после этой охоты хоть кто-то уцелел: за последние шестьдесят лет я никого не встречала. Только вот Его — это странное создание… Но без меня он не опасен. — Она вздохнула. — Я ведь здесь потому, что ты должен теперь убить меня и поставить точку в этой истории.

— Что? — Альберт поперхнулся и закашлялся. — Почему?

— Я дам тебе ружье. Оно заряжено серебряными пулями.

— Нет… Это дикость, бред, я отказываюсь! Почему я?

— Я все рассчитала. Я вижу тебя насквозь — тебе не могут помешать ни совесть, ни жизненные убеждения, лишь страх перед законом, а его можно убить еще большим страхом. — Она заглянула ему в глаза. — Тебя ведь заботит только собственное благополучие.

Слова Карины жгли Альберта сильнее прикосновения ее рук, ожоги от которых он чувствовал по всему телу. Она унижала, она насиловала его, насиловала именно сейчас, словами, а не тогда…

— Ради благополучия ты бы не убил, потому что боишься его лишиться, продолжала Карина. — Ты не игрок, и не любишь лишнего риска. Но именно ради сохранения своего благополучия ты убьешь меня — потому что я не оставлю тебе выбора… Видишь, я не взываю к твоей совести, не говорю: «Если ты человек — сделай это, потому что в этом твой долг перед людьми.» Я знаю, чего и от кого можно ожидать. А ты — мой!