— Ты тут один справишься?

— Справлюсь.

— Точно?

— Точно.

Давид так устал, что речь его сейчас напоминала манеру Евы — сил у него хватало лишь на то, чтобы повторять за Стуре. Они обнялись на прощание, причем по инициативе Давида. В этот раз он все же прижался щекой к груди тестя.

Когда Стуре ушел, Давид какое-то время постоял в кухне, глядя на бутылку, но потом решил, что слишком устал даже для этого. Он вошел в комнату Магнуса и долго смотрел на спящего сына — тот лежал почти в том же положении, в котором он его оставил, — рука под щекой, подергивание глаз под тонкими веками.

Давид осторожно втиснулся в узкое пространство между спиной Магнуса и стеной. Просто немного полежать, глядя на хрупкое, гладкое плечо сына, выглядывающее из-под одеяла. Он закрыл глаза, подумал... ничего не успел подумать. Давид спал.

О. ТОМАСКОБ, 21.10

О. ТОМАСКОБ, 21.10

Выйдя на берег, Малер тут же увидел навигационный знак. Доски, из которых он был сколочен, выцвели, и Малер не заметил его в темноте. Значит, пролив прямо по курсу. Он снова забрался в лодку, попытался завести мотор. Мотор взвыл, закашлялся и заглох.

Малер наклонил канистру, где на донышке еще оставалось немного бензина, и мотор завелся. Топлива едва хватило, чтобы отъехать от берега. Упершись руками в колени, Малер любовался небом, лоснящимся синим бархатом в сгущающихся летних сумерках. Тут и там проглядывали контуры деревьев, их силуэты колыхались на темном фоне, как в каком-нибудь документальном фильме про Африку. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был глухой рокот скрывшегося из вида парома.

Ничего, не так все и плохо.

По крайней мере, теперь он знает, где находится. Уж лучше так, чем с бензином заблудиться. На веслах по такой воде доплыть до острова займет всего каких-то лишних полчаса. Ничего страшного, главное — не волноваться.

Малер вставил весла в уключины и взялся за дело. Он греб короткими рывками, глубоко вдыхая теплый вечерний юз-дух. Через несколько минут он вошел в ритм и уже почти не замечал работы. Это было чем-то похоже на медитацию.

Om mani padme hum, om mani padme hum...[46]

Весла вспенивали гладь моря позади него.

Минут через двадцать Малеру показалось, что он слышит какой-то вой — животное, что ли? Он поднял весла, прислушался. Звук донесся снова. Нет, это не животное, — скорее, это походило на крик. Трудно было с точностью сказать, откуда он шел, — звук эхом отражался от островов, но Малер и так уже догадывался...