— Мы еще увидимся, — ответила она. — Нужно только подождать несколько лет. Не бойся.
Он скинул одеяло, протянул руки к потолку — к Еве, стоящей на лужайке, и тут раздался пронзительный вой. Трава, канал, катер, свет и Ева закружились в водовороте, превращаясь в точку, и Давид распахнул глаза. Он лежал в кровати сына, вытянув руки перед собой. С правой стороны доносилось чудовищное завывание, от которого глаза лезли на лоб. Он знал, что смотреть туда нельзя. На его животе свернулась белая гусеница.
Запах дешевого парфюма наполнил комнату, и Давид тут же его узнал. Краем глаза он увидел что-то розовое. Голова не поворачивалась, но он и так знал, что там — тетка из супермаркета, его символ смерти. В поле зрения появилась рука — на запястье болтались разноцветные браслеты, а на кончиках пальцев виднелись крючки.
Он вскинул руки, накрыв гусеницу сомкнутыми ладонями, как колпаком. Крючки замерли сантиметрах в десяти от его рук. Они не могли коснуться живого человека. Гусеница извивалась, щекоча его ладони изнутри, и вдруг он всей кожей, всем телом почувствовал ее мольбу:
Давид затряс головой, вернее попытался. Ему хотелось вскочить с гусеницей в руках и бежать прочь из этого дома, от этого несправедливого мира с его жестокими законами. Но у края кровати стояла сама Смерть, и он был парализован страхом. И все же отпустить Еву он не мог.
Гусеница под его ладонями начала увеличиваться в размерах. Крючки постепенно исчезали из вида. Мольба становилась все тише, Давид теперь едва различал голос Евы, чувствуя, как между ними слой за слоем встает мрак. До него доносился еле слышный шепот:
Давид всхлипнул и открыл ладони.
— Я тебя люблю.
Улитка на его животе распухла, стала совсем розовой. Она умирала.
В поле зрения снова показались крючки. Крючок на указательном пальце пронзил гусеницу, поднял ее, и Давид открыл было рот, чтобы закричать, но прежде, чем крик вырвался из его легких, что-то произошло.
Там, куда вонзился крючок, появилась трещина. Рука замерла прямо перед его лицом, словно для того, чтобы продемонстрировать, что будет дальше. Трещина увеличилась, и Давид увидел, что это не гусеница, а кокон. Из трещины показалась голова, не больше булавочной головки.
Бабочка выскользнула из кокона, и сухая оболочка распалась прямо на глазах. Бабочка еще немного посидела на крючке, то ли для того, чтобы дать обсохнуть крыльям, то ли просто красуясь, затем вспорхнула и поднялась в воздух. Давид провожал ее глазами до тех пор, пока она не исчезла из виду, пролетев сквозь потолок.