Наконец столбняк немного отпустил нашего героя. Сколько на это понадобилось времени: пять минут или час? Лампа в его руках уже начала чадить.

– Ты зачем явилась, мамаша? – прошептал Скок.

Существо не отвечало и все так же неподвижно пялилось на сына.

«Девять дней когда?.. – соображал Скок. Мысли метались в голове, точно вольные птички, попавшие в клетку. – Завтра?.. Нет, кажется, послезавтра… Чего она явилась?.. За мной?..»

– Я не виноват! – вдруг заорал он. – В смерти твоей не виноват! Я не хотел!..

Мать не двигалась.

Он расхрабрился и тронул ее за плечо:

– Пойдем в дом.

Она молчала.

– Пойдем, мамаша.

Скок потянул ее за руку. Рука была холодная, как лед, и Скока передернуло от омерзения.

Мамаша безропотно пошла вперед, ведомая за руку сыном. Во дворе было совсем темно. Скок отворил дверь землянки и пропустил мать вперед.

«Что с ней делать? – лихорадочно размышлял он. – А если кто-нибудь войдет?»

Хотя кто мог явиться сюда среди ночи?

Мамаша и в землянке вела себя точно так же, как и в сарае. Она неподвижно стояла посреди комнаты.

– Ты зачем пришла? – спросил Скок. – Почему тебе в могиле не лежится? Чего мне теперь с тобой делать? На девять дней придут люди тебя поминать, а ты – вот она, «пожалте бриться». Очень мило, ничего не скажешь. И куда прикажешь сейчас тебя положить. Вот что. Давай-ка под кровать. Тебе ведь все равно – где лежать. Места там полно…

19

19

Утром, часов эдак в семь, когда все нормальные люди досматривают самые сладкие утренние сны, в квартире Севастьянова раздался телефонный звонок. Профессор проснулся, когда телефон надрывался в пятый или в шестой раз. Некоторое время он лежал, сонно размышляя: кому это он вдруг понадобился в такую рань? Аппарат не умолкал. Чертыхнувшись, Севастьянов поднялся со своего ложа и прошлепал в прихожую.

– Да? – пробурчал он в трубку.