Великий праздник поста достигнет славы своей 10 марта, и флорентийцы, обвиненные в ереси, предстанут перед своими согражданами, чтобы жестоко поплатиться за свои заблуждения. Тех, чьи сердца содрогнутся от жалости, призываю подумать о том, что грешникам дано было время раскаяться и что с упорствующими в ереси надлежит поступать как с козлищами в стаде агнцев.

Молись, Флоренция, чтобы Господь, читающий в сердцах наших, смилостивился над тобой и узрел в огне, сожигающем языческих идолов, сияние истинной веры!

Обнародовано по указанию Джироламо Савонаролы и с разрешения Синьории 18 января 1498 года.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

Он покинул палаццо с рассветом. Мостовые Флоренции блестели от льда, под ногами хрустело, и Ракоци, отягощенный пышной одеждой, передвигался весьма осторожно. Бархатная шляпа, золотая серьга и парчовый камзол, отделанный в обшлагах горностаем, привлекали к нему внимание редких скромно одетых прохожих, но он только вскидывал подбородок и продолжал идти ровным шагом, делая вид, что ничего не замечает вокруг.

На виа Нуова Ракоци счел необходимым потоптаться на месте, словно бы соображая, куда направить шаги. Он свернул к одному дому, потом к другому и только потом постучался в нужную дверь.

Ветер, задувавший с холмов, нес мелкий снег, и Симоне Филипепи скорчил недовольную мину, увидев, что гость ему не знаком.

— Вот что, любезный, — сказал повелительно Ракоци, — извольте ответить, не здесь ли живет живописец, именуемый Боттичелли?

Разглядев незнакомца, Симоне помрачнел совсем. Щеголь, стоявший на пороге, всей повадкой своей и манерами живо напоминал о том, что потеряла Флоренция с приходом Савонаролы.

— Да, это его дом, но он в молельной. — Симоне хотел было закрыть дверь, но мешкал, не находя для этого предлога, а посетитель, похоже, не понимал, что его не желают впустить.

— В молельной? — У Ракоци сжалось сердце. — А когда он освободится? Мое имя Жермен Ракоци. Я должен увидеть его.