— Это не шутка, Франческо. Клятву слышали многие, и четвертого марта я сделаю то, что сказал.

— Нет! — Ракоци охватило холодное бешенство. — Что за безумный бред? — Он схватил Боттичелли за плечи. — Вы же художник! И хотите убить свое прошлое? Тогда объясните хотя бы, зачем это вам?

Сандро дернулся, стряхивая с себя руки гостя, и отошел от окна.

— Затем, что тогда меня оставят в покое. Вы знаете, что такое покой? — Он ронял слова безразлично, словно совсем не заботясь, слушают его или нет. — Я был здесь, а вы сбежали, Франческо. Вы жили в Венеции, а они терзали меня.

— Покой? — Ракоци усмехнулся. — Очнитесь, амико, покой — это смерть! — Он сам словно очнулся и посмотрел вокруг невидящим взором, в его голосе появилась мольба. — Послушайте, Сандро. Я понимаю, вы много вынесли, но ваше решение — большая ошибка. Вы будете мучиться, вы не найдете покоя, ибо тому, что вы собираетесь сделать, названия нет. Это хуже, чем убивать детей, ведь те могут хотя бы кричать, звать на помощь. А ваши работы на помощь не позовут. Они безгласны, безропотны, они уязвимы. И невыразимо прекрасны, ибо устремлены к свету, к добру.

Ракоци сделал глубокий вдох и продолжил:

— Там, на столе, лежат ваши эскизы. Избиение младенцев — скорбная тема. Зачем вы мучаетесь над ней? Чтобы пробудить в сердцах сострадание? Тогда почему же его нет у вас? Ваша акция много хуже библейской, ведь детей по приказу жестокосердого Ирода убивали солдаты, а не их собственные матери и отцы. Слышите, даже Ироду не пришло в голову повелеть им такое, а вы по своей воле идете на этот безумный шаг! Опомнитесь, Сандро! Прекрасное так легко уничтожить. Вы стремитесь к покою, к спасению, но спасение не достигается кровью, огнем и мечом.

Он ощутил сильное жжение в груди и остановился, чтобы глотнуть воздуха. Сандро молчал, и Ракоци вновь захлестнула ярость. Голос его обрел твердость металла.

— Я не верю ни в небеса, ни в ад. Но сейчас мне хочется, чтобы преисподняя все же существовала и чтобы люди, подобные Савонароле, вечно мучились там за свои преступления. Откажитесь от своей клятвы, Сандро. Умоляю! Иначе она вас раздавит. Вы сами себе ничего не простите потом.

Поглядев на Сандро, он понял, что говорил впустую. Глаза живописца были мрачны. Голос его прозвучал тихо и ровно:

— Я выслушал вас.

— Но, Сандро!

— Довольно. Я сделал выбор. И свое решение не изменю. — Он открыл дверь и позвал Симоне.

Тот где-то замешкался, и Боттичелли вновь обратился к гостю:

— Думаю, нам незачем больше встречаться. Ради спасения Деметриче я сохраню вашу тайну, но теперь вам лучше уйти.