Линдзи улыбнулась.

– Я понимаю, лапочка. Честное слово. Уверена, Хатч тоже понимает, что для этого обязательно требуется какое-то время.

В полыхающем "Доме привидений" под аккомпанемент криков о помощи и воплей ужаса огонь высветил странный предмет. Розу. Черную розу. Она плыла в пустоте, словно движимая чарами волшебника-невидимки. Вассаго не встречал ничего подобного ни в мире живых, ни в мире мертвых, ни в царстве сновидений. Она мерцала перед его взором, и лепестки ее были такими мягкими и нежными, что казались сотворенными из кусков цельного ночного неба, не проткнутого звездами. Удивительно острыми, словно тончайшие стеклянные иголочки, были ее шипы. Зеленый стебель отливал змеиной чешуей. На одном из лепестков блестела капля крови.

И вот роза уплыла из его сна, но чуть погодя снова вернулась – а вместе с ней женщина по имени Линдзи и каштанововолосая девочка с мягкими серыми глазами.

Вассаго хотелось обладать всеми ими сразу: черной розой, женщиной и девочкой с серыми глазами.

После того как Хатч помылся и переоделся к обеду, в ожидании Линдзи, завершавшей свой туалет, он присел на краешек кровати и начал читать статью С.Стивена Хоунелла в "Артс Америкэн". Он мог с необычайной легкостью отмахнуться от любых оскорблений на свой счет, но совершенно не выносил оскорблений в адрес Линдзи и страшно злился. Его возмущали даже те критические отклики на ее работы, которые она считала конструктивными и заслуживающими внимания. Читая злобный, сплошь фальшивый и, в общем, довольно глупый пасквиль Хоунелла, отвергающий одним росчерком пера все ее творчество и характеризующий его как "попусту потраченное время", Хатч свирепел с каждым прочитанным предложением.

Как и прошлой ночью, злость его в мгновение ока превратилась в кипящий вулкан добела раскаленной ярости. Челюсти его сжались с такой силой, что зубам стало больно. От переполнявшего гнева мелкой дрожью дрожали руки и вместе с ними, шелестя страницами, дрожал журнал. Перед глазами все плыло, словно он смотрел на окружающий мир сквозь марево раскаленного воздуха, и ему пришлось несколько раз моргнуть и прищуриться, чтобы разобрать расплывающиеся на журнальной странице слова.

И так же, как и прошлой ночью, когда он лежал в постели, Хатч вдруг почувствовал, что гнев его открывает дверь какому-то незримому внешнему влиянию, отвратительному, мерзкому, не ведающему ничего, кроме ненависти и злобы. Или, быть может, это не было влиянием извне, а присутствовало и жило, затаясь, в нем самом, и гнев просто-напросто разбудил его. Кто-то неведомый управлял его рассудком. Хатч чувствовал этого "кого-то" у себя в голове, физически ощущал это нечто, словно оно, как паук, медленно ползет в узком пространстве между его черепом и поверхностью мозга.