Светлый фон

Арестованного повели к выходу. Харпер проводила его задумчивым взглядом.

— Инспектор, по-моему, нам следует поехать на север, — сказала она.

— На север? — Пуллод нервно хохотнул.

— Да. Думаю, мы должны как можно скорее оказаться в Белхем-Грейндж.

20

20

Я встал и подошел к окну в дальней стене. Там, за стеклом, уже стояла ночь. Среди рваных клочьев гонимых ветром облаков то и дело мелькала луна, почти полная, озаряя мертвенным, неверным светом протянувшуюся на восток, покрытую жухлой травой пустошь. В одно из таких мгновений моему взору предстало видение, внушающее одновременно печаль и суеверный страх: руины Белхемского аббатства…

Я встал и подошел к окну в дальней стене. Там, за стеклом, уже стояла ночь. Среди рваных клочьев гонимых ветром облаков то и дело мелькала луна, почти полная, озаряя мертвенным, неверным светом протянувшуюся на восток, покрытую жухлой травой пустошь. В одно из таких мгновений моему взору предстало видение, внушающее одновременно печаль и суеверный страх: руины Белхемского аббатства…

Шторм тоскливо смотрел в окно, за которым властвовала зловещая, мятежная ночь. «Что это значит, старик, — думал он. — Что это значит? Настало время разоблачений. Тот самый момент в конце второго акта, когда злодей, которого все считали давно погибшим, вдруг выступает из тени — или когда женщина, от которой все без ума, вдруг утаивает орудие убийства — или когда главный герой, которого все обожали, превращается в жалкого, трусливого доходягу, неспособного заставить себя сказать правду. Второй акт давно закончился, — думал Шторм. — Время разоблачений давно пришло».

— Что с тобой, Ричард? — услышал он у себя за спиной голос Софии.

Шторм обернулся. София лежала, опираясь локтем о подушку, и не спускала с него глаз. За кружевным пологом угадывались очертания ее фигуры. Но даже теперь он не знал, как сказать ей…

— Ты не спишь, — прошептал он.

Она рассеянно повела плечом и вздохнула:

— Я уже давно не сплю.

— Вот как?

— Я наблюдала за тобой… и все время думала.

Шторм промолчал. Ему показалось, что София перевела взгляд на портрет.

— О чем ты хотел поговорить со мной? — спросила София. — Когда меня позвал отец…

Шторм колебался. Смертельная тоска — от которой делалось тошно — накрыла его как волна.

— Я… слушай, может, сейчас не время? — пробормотал он, точно извиняясь — презирая себя за трусость и в то же время отчаянно надеясь, что ему удастся избежать этого разговора. — Ты еще слишком расстроена.