Однако в конце мая у матери после долгих недель, когда она ничего не понимала, наступило недолгое просветление, опасный момент полной ясности сознания. Ли, спавший на втором этаже, в своей спальне, проснулся незадолго до восхода от непонятного ощущения, что что-то не так. Он приподнялся на локтях и стал напряженно слушать тишину. Времени было без минут пять, небо за окном начинало светлеть. Окно было чуть приоткрыто, и до него доносились запахи зеленой травы и набухших почек. Проникавший в комнату воздух был теплым и влажным. Если уж в такое время тепло, днем будет настоящее пекло, особенно в комнате для гостей, где, словно в духовке, он жарил эту старуху. В конце концов он услышал снизу негромкий стук, а затем еще какие-то звуки, словно кто-то царапает ботинками пластиковую циновку.

Ли встал и прошел на первый этаж, чтобы проверить мать. Он думал застать ее спящей и, может быть, бессмысленно глядящей в потолок и уже никак не ожидал увидеть ее, перекатившейся на левый бок и тянущей иссохшую клешню к телефону. Она сбила трубку с рычага, и та висела на спирали из бежевого провода. Мать собрала часть провода в руку, стараясь подтянуть к себе трубку, и теперь та раскачивалась в воздухе, задевая пол и время от времени стукаясь о ночной столик.

Увидев Ли, мать перестала пытаться подтащить трубку. Ее измученное, с запавшими щеками лицо было спокойным, почти выжидающим. Когда-то у нее были роскошные, чуть рыжеватые волосы, локоны, которые спадали на плечи. Волосы Фарры Фосетт.[40] Впрочем, теперь она сильно облысела, на черепе, усеянном коричневыми пятнами, лежали тусклые серебряные пряди.

— Мама, что ты делаешь? — спросил Ли.

— Хочу позвонить.

— Кому ты будешь звонить?

Ли сразу же отметил ясность ее голоса и понял, что она каким-то невозможным образом на время выплыла из глубин своего безумия.

Мать бросила на него долгий недоуменный взгляд и спросила:

— Кто ты такой?

Во всяком случае — частично выплыла.

— Ли. Разве ты меня не знаешь?

— Ты не Ли. Ли там, ходит по забору. Я сказала ему этого не делать. Я сказала, что он заплатит за это дьяволу, но Ли не может себя сдержать.

Ли пересек комнату и вернул трубку на рычаг. Что за идиотская беспечность — оставить рядом с матерью работающий телефон, каким бы там ни было ее состояние. Когда он наклонился, чтобы вытащить телефонный провод из розетки, мать протянула руку и схватила его за запястье. Ли едва не закричал, так поразила его яростная сила ее иссохших скрюченных пальцев.

— Я все равно умру, — сказала мать. — Зачем тебе мои страдания? Почему ты не можешь просто отойти в сторонку и дать неизбежному произойти?