Я закончила есть, а он все вещал о том, что лишь немногие созданы для независимости, ибо, согласно Ницше, это привилегия сильных. Ох уж этот Ницше, с ума сойти, он мог цитировать его целыми страницами, это были его евангелия от Ницше и от двух Томасов, Джефферсона и Пэйна. Я отнесла посуду в раковину и помыла, а он все еще продолжал говорить. Лишь когда я сорвала футболку и рывком спустила трусики, он осекся, а я прыгнула на него, обхватила ногами, заткнула порывавшийся еще что-нибудь произнести рот поцелуем и заставила его трахнуть меня на холодной эмалированной поверхности плиты.

Мне следует признаться, что за все то время, пока мы были вместе, он ни разу не сказал, что любит меня, да и вообще у нас не было обыкновения разводить телячьи нежности. Мы с ним жили как дикие звери, то и дело предаваясь свирепому, яростному, самозабвенному сексу. По моему разумению, многие люди, живущие таким образом, сочиняют песни о том, как это прекрасно, и я тоже думала, что это здорово. Я думала, что этой есть любовь. Впрочем, я по-прежнему люблю его. Появись он сейчас здесь, я, возможно, бросила бы все и пошла за ним: не исключено, что как раз потому, что моя вера столь слаба, мне требуются стражи в виде святых. Но о том судить Господу. Не мне.

На следующее утро я отправилась на ознакомительную экскурсию. Бейлис Ноб представлял собой не муниципальное образование или общину, а корпоративное поселение, в котором Орни, прямо по Айн Рэнд, был главным управляющим и где бизнес состоял в выращивании марихуаны высшего качества. Мне кажется, что люди, которые там жили, придерживались о власти и политической системе того же мнения, что и Орни. Они готовились к выживанию в экстремальных обстоятельствах, но во всем прочем если и принимали что-то неукоснительно, то только расписание нарядов и смен, поскольку от его выполнения зависел бизнес. Это не было похоже на какой-нибудь идеологический центр: я сильно сомневаюсь, чтобы кто-то из соратников Орни не только читал Ницше, но и вообще знал, кто это такой. Народ там был сплошь долговязый, бледный, со светлыми волосами и оловянными глазами, дети и внуки шахтеров, вышвырнутых со своей земли из-за открытой добычи или лишившихся работы в связи с закрытием глубоких шахт. Конечно, они имели зуб на власти, не расставались с пушками и не собирались посылать своих детей в городские школы, где учили презирать таких, какими были они и я. Та Америка, которую показывали по телевизору, им не подходила: они не понимали ее, да не особенно и пытались. Конечно, записных либералов среди них искать не приходилось, но и фашистами я бы их не назвала, потому что, хотя они и уважали Орни, культа его личности там не наблюдалось. Во всяком случае, я ничего такого не видела.