— Садись, Паша, дело есть. Скинь шубку, разговор долгий.

Павел уважительно присел на лавку.

— Выпить хочешь?

Павел отрицательно мотнул головой. Еще не хватало вернуться и на жену в Кремле перегаром дышать.

— Ты, вот что, Паша, слушай. Ухожу я, Паша, на покой. Сдаю дела Ромаше, все село ему сдаю, а сам — на покой. Буду воспоминания… диктовать. Прости уж, если что не так сделал, если не все сделал, что обещал.

У Павла оборвалось сердце. Если что и казалось ему в его державе незыблемым и вечным, вроде как Кавказский хребет или вроде как Уральский — то это как раз великий князь Никита Алексеевич и его деревня. Сношарь увидел почерневшее лицо государя и поспешил его успокоить:

— Нет, я не помирать, и окончательно с работы не увольняюсь, но… в главных быть не могу больше. Так, буду для своего удовольствия принимать вечерком две-три Настасьи — и довольно с меня. Пусть Ромаша работает, он как раз в силу вошел. А мое дело — мемуарное.

— Ну, про секс написать — дело хорошее… — растерянно пробормотал Павел. Сношарь внезапно сверкнул глазами и повысил голос:

— Про секс — это ты брось! Секс — это у них, на Западе, а у нас в России отродясь никакого секса не было и нет! А у нас и был, и есть, и будет один только трах… да только наш трах ихнего секса — во сто раз духовней! Потому как наш трах чем силен? Соборностью! Вот об этом сказать правду-матку пора, книгу написать. Ради этого, Паша, я и на покой ухожу. Долг мой такой, судьба и планида.

Павел, которому за неделю третий оказывалось недосуг побеседовать с личным предиктором, был не слишком-то ошеломлен, но от таких неожиданностей он отвык. Ну что стоило снять с утра пораньше телефонную трубку и услышать: «Сегодня Ваше Величество должны быть готовы к тому, что великий князь Никита Алексеевич подаст просьбу об отставке с поста верховного сношаря…» А дальше ясно бы сказал Гораций — удовлетворит царь эту просьбу или наоборот. «Опять слишком много свободы, даже для меня», — подумал Павел. Великий князь тем временем сидел молча, сцепив пальцы на скатерти, и все его сократовское лицо, для которого многочисленные, танками прокатившиеся по нему десятилетия не пожалели морщин, было каменным. Павел понял: на этот раз — отнюдь не каприз. На этот раз — всерьез. «Боярин Романов» запросился на заслуженный отдых.

Значит, так тому и быть. Начинал великий князь свои труды на Брянщине лет за тридцать до рождения Павла, а теперь и самому Павлу стукнуло полвека, и у самого у него на Мальте внуки есть, хоть и незаконные. Законного наследника Гораций сыну обещает очень не скоро, но зато с гарантией: назовет его отец Георгием в честь покойного двоюродного дяди. И в должные сроки тот Георгий уже воцарится на Москве, но весьма, весьма нескоро. «Павел Второй, Павел Третий, Георгий… Первый?» — подумал царь. Солидно. Надо будет интересу ради у Горация имена русских царей вперед на два-три столетия спросить. Просто из любопытства. Интересно, рискнет ли кто-нибудь назвать наследника престола Никитой?