«А я, сэр, вас потом поддержал — ведь так?» — сказал Гласкок.
«Рыцарь без страха и упрека, сэр… готовый и в огонь, и в воду; а теперь, сколько ты хочешь? Не забудь, это все, что у меня есть… я гол как сокол; и здесь еще мой друг Айронз… ну?»
«Мне ничего не нужно, — говорю, — я не возьму ни шиллинга… ни полупенса».
Понимаете, я почему-то чуял, что ничего хорошего из этого не выйдет, и к тому же боялся.
«Что? Ты не хочешь получить свою долю, Айронз?» — спросил он.
«Нет, это ваши деньги, сэр… моих там и шести пенсов нет… не нужны они мне, и все тут».
«Ну что ж, Гласкок, говори… Айронза ты слышал».
«Пусть Айронз говорит за себя… мне до него дела нет. Вы должны были поделиться со мной деньгами мистера Боклера… у нас обоих одинаковые заслуги… и если я всего лишь держал язык за зубами, все равно это очень дорого стоит».
«Не отрицаю… дорого… бесконечно дорого. Ну вот, здесь шестьдесят фунтов… но заметь, это все, что у меня есть… Так сколько?»
«Тридцать, на меньшее я не согласен», — угрюмо буркнул Гласкок.
«Тридцать! Это много… но с учетом всех обстоятельств… не слишком», — говорит Арчер.
С этими словами он вынул правую руку из кармана панталон и разрядил в сердце Гласкока пистолет.
Гласкок не крикнул, не сошел с места, не застонал; он только странно дернулся и плашмя упал, так что его голова оказалась у самой воды.
Кажется, я что-то сказал… не знаю… я сам едва не умер… потому что
«Ну, ну, Айронз… что с тобой… мужайтесь, сэр… помоги мне, и ничего с тобой не случится».
В левой руке у него был пистолет, из которого он только что стрелял, а в правой — заряженный.
«Он сам виноват, Айронз. Я этого не хотел, но приходится защищаться; нельзя, чтобы моя жизнь находилась в руках иудея или Иуды».
На улыбающееся, бледное как смерть лицо мистера Арчера падали черные пряди.
«Я ни тот и ни другой», — сказал я.