— Да, и, как я понимаю, вы догадываетесь, кого я имею в виду.

— Кого… ради бога, мадам?

— Как же, лейтенанта Паддока, — ответила тетя Бекки, вновь поправляя фарфоровые статуэтки на каминной полке.

— Да?.. Действительно?.. Мне и в голову не пришло.

О самых обычных вещах Дейнджерфилд говорил иной раз таким тоном, что собеседник ощущал непонятное смущение и неловкость, поскольку слова Дейнджерфилда сопровождал, словно приглушенное эхо, скрытый смысл; тетя Бекки слегка зарделась и приняла высокомерный вид, но через минуту беседа потекла дальше.

— Я о многом печалюсь, мисс Чэттесуорт, покидая эти края, и прежде всего о том — поймите меня правильно, я никогда не льщу, — что лишаюсь вашего общества. Ваши мнения, планы нередко бывали мне чрезвычайно интересны. Поскольку желания мои не сбылись, мне предстоит в скором времени встреча с милордом Каслмэллардом; я приложу все силы, чтобы уговорить его предоставить место для строительства и камень из каменоломни; я надеюсь, хотя я больше не здешний житель, вы позволите мне пожертвовать на ваше начинание пятьдесят фунтов.

— Сэр, хотела бы я, чтобы все были такими же радетелями об общественном благе и милосердными самаритянами^{188}, как вы, — сердечно воскликнула тетя Бекки. — Я слышала, как вы были добры к несчастному семейству доктора Стерка, этого бедняги!

— Безделица, мадам, — отмахнулся Дейнджерфилд, встряхивая головой, — но я надеюсь оказать им — или, по крайней мере, обществу — более важную услугу; я рассчитываю изобличить убийцу, который нанес удар, изобличить так ясно и недвусмысленно, чтобы не осталось места для сомнений; ради этой цели я готов на немалые жертвы и скорее опустошу свой кошелек, чем примирюсь с неудачей.

— Mon petit coquin![65] — верещал попугай в выступе окна.

— Мадам, — произнес Дейнджерфилд, вставая, чтобы попрощаться, — как я уже говорил, я человек простой. Я собираюсь покинуть этот город и эту страну, как только улажу дела. Я уехал бы уже сегодня, если бы мог, но, боюсь, мне понадобится еще несколько дней — быть может, неделя или больше. И прошу, мадам, когда меня здесь не будет, не держите в тайне причины моего несколько неожиданного отъезда; я с легкостью мог бы изобрести какой-нибудь предлог, но, мадам, правду говорить всегда проще, да и лучше. Я медлил, пока была надежда. Теперь судьба моего сватовства решилась. Мне тяжело здесь оставаться. Горечь разочарования смягчается лишь памятью о вашей доброте, и я сохраню эту память до конца жизни, мадам.

Вслед за тем он, как пишет мистер Ричардсон, «склонился над ее безвольной рукой»^{189}, и мисс Ребекка величественно-изящно присела.