Однажды я шла на очередное заседание с зонтиком от солнца в одной руке и тростью, вырезанной из березы, в другой; на эту трость я опиралась при ходьбе, а также разгоняла ею стаи собак, которых почему-то влекло ко мне в последнее время. Внезапно до меня донеслись громкие перешептывания, и я заметила на лицах окруживших меня людей нескрываемое презрение. В тот день мне довелось испытать его почти физически: плоский кусок песчаника пролетел мимо меня, вращаясь в воздухе, и оторвал клочок моего платья. Камень бросил мальчишка, который теперь уже вырос и носит кличку Дупло — он постоянно жалуется на зубную боль, от которой не помогают ни врачи, ни щипцы, ни содержащее опий питье, поскольку Леопольдина в мгновение ока наложила на него проклятие. Моя юная чародейка оказалась быстрее и точнее, чем этот уличный сорванец. Я же, глупая, так и замерла посреди дороги, не решаясь предстать перед судьей в порванном платье и утешая себя вдруг пришедшей на ум строчкой из Библии: «Иисус, пройдя посреди них, удалился».[245] Право, я не сравнивала себя с ним, вовсе нет. Этот стих подсказал, что делать: я гордо расправила плечи и пошла дальше, к зданию суда.

Но, возвратившись домой, я тут же затворилась в Логове. Вернее, спряталась в нем.

Скрылась от всех. Как правило, я отсиживалась в башне, коротая часы за чтением, пока остальные трудились над преумножением нашего состояния. За этим занятием и застала меня Лео — она сообщила, что на мое имя пришло письмо из Нового Орлеана, от Эжени. Послание оказалось печальным. Эжени, моя дорогая подруга, которую я не видела с тех самых пор, как обитательницы Киприан-хауса разъехались кто куда, хотя не раз собиралась ее навестить, а сама она успела стать верным другом и любимой тетушкой для моих близнецов, — так вот, моя милая Эжени начала кровоточить. Да так сильно, что не нашла в себе сил зашифровать послание, состоящее из десятка строчек. Она прощалась со мной и сообщала, что наконец получила весточку от Герцогини. Та тоже, похоже, чувствовала приближение алой смерти, а потому списалась с Эжени, чтобы через ее посредство передать мне многочисленные «Книги теней», которые она увезла в свое время из Нью-Йорка в нескольких огромных корзинах. Эту просьбу Эжени выполнила: три специально изготовленных необъятных ящика — в каждый из них «вошло бы по здоровенному борову», как она мне написала, — уже находились в пути. Эжени. La pauvre. В постскриптуме она сыпала проклятиями в адрес Мари Лаво и утверждала, что именно она, колдунья, каким-то образом приблизила ее смерть.