Однако в мою жизнь вдруг вошла Грания Берн, и я… В общем, я ожила и вновь полюбила — так, как не любила целую вечность.

В самый разгар нашей смертной страсти, три месяца спустя после прибытия Грании, то есть в июле 1846 года, двери наших спален распахнулись друг для друга и уже не закрывались. Она пришла ко мне первой. Я и раньше, конечно, доставляла себе удовольствие, чтобы «не засохнуть», как выражалась Грания, но все же оказалась не готова к тому, какой интерес она проявила к моим… скажем, особенностям. Я бы сказала, она проявила себя ненасытной. Я бы засмеялась сейчас, когда б не окоченевшие мышцы гортани моей мисс Люси; если бы Грания проникла в эту каюту и прочитала эти строки, она отвесила бы оплеуху пишущей их девочке. Как и большинство сестер, Грания завидовала моей двойной природе и так рьяно пользовалась обеими моими сторонами, что иногда приводила меня на грань обморока. Невероятно, но она так изнуряла меня любовными играми, что ко мне даже отчасти вернулся аппетит, я стала пить и принимать пищу, от чего уже успела отвыкнуть.

— Ты мой старый Тересий, — сказала однажды Грания, когда мы лежали бок о бок, в равной степени опустошенные; она запустила пальцы в мои сияющие серебром волосы и принялась их расчесывать, потом продолжила: — Скажи, кто получает больше удовольствия, мужчина или женщина? Кому это знать, если не тебе?

Я уклонилась от ответа, сказав, что для меня, то есть во мне, два естества нераздельны и я не могу беспристрастно судить. Но Грания настаивала, и я продолжила метафору моей подруги — напомнила ей, что, когда Зевс и Гера явились к Тересию с тем же вопросом, поскольку ему довелось прожить часть жизни в качестве женщины — в силу довольно странных обстоятельств, в которых были замешаны змеи, — Тересий, принявший в споре сторону Зевса и ответивший, что больше удовольствия получает женщина, так разгневал Геру, что богиня поразила его слепотой.

— Ну, я-то тебе не сделаю никакого зла, никогда, — пообещала Грания, после чего мне было предложено вновь поменять роль, и мы опять занялись любовью.

Enfin, наше блаженство продлилось шесть месяцев, до самого конца моей жизни. И оно продолжалось бы дольше, если бы я оставалась в том смертном теле, которого прежде так сильно стыдилась. Но, увы, тела, позволявшие нам любить друг дружку, берутся нами взаймы; мы возвращаем их к жизни, оживляем их — Грания с помощью своего котла, я же навязываю им свою всепроникающую душу.

Это была идея Грании, хотя пришла она ей в голову лишь после урагана, когда мертвецов вокруг нас было в избытке и когда открылось, что я стала тем, кем являюсь доныне: божеством, духом.