Прозвучал, нарастая, низкий издевательский смех Ала и закончился едкой репликой:
— Дура ты, ведьма.
— Не подходи! — потребовала я.
Пульс у меня стучал молотом, колени я подобрала к груди. Соль с лица я стерла и убрала волосы назад.
— Только сунься, и ты никогда ни одного демоненка на свет не произведешь, это я тебе обещаю.
— Если бы я мог тебя тронуть, — заявил Ал с ясным аристократическим произношением, — я бы тебя убил. Ты в тюрьме, любовь моя. Хочешь быть моей напарницей в душевой?
Я снова вытерла лицо, медленно опустила колени.
— И давно? — спросила я.
— Давно ли ты здесь? — небрежно уточнил он. — Сколько и я. Целый день. Сколько времени ты здесь останешься? Только пока меня не выпустят, а тогда я вернусь. Жду не дождусь, пока смогу воссоединиться с тобой в этой тесной камере.
Меня пробрало страхом, и тут же страх ушел.
— Тебе лучше? — Он почти мурлыкал. — Подойди сюда, к решетке, любовь моя, я тебе помассирую бедную твою головочку. Оторву к чертям от твоих тощих плеч.
Ненависть просто капала с этого воркующего голоса, такого по-прежнему изящного и утонченного. Ладно, я в тюрьме. Я знала, за что меня, но Ала за что? Тут я вздрогнула, подумав, что вряд ли мне удастся еще больше взбесить этого демона. Он меня предупредил: никому не говорить, что мне известно, как наматывать в себе энергию линий. А я являюсь в безвременье и проделываю это на глазах у Миниаса. Выходит, Ала поймали на лжи умолчанием, и не похоже, что ему удастся отмазаться.
Щурясь в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то в черной мгле, я протянула руку, ощупывая пол вокруг себя, при этом стараясь держаться подальше от голоса Ала. Настороженные уши ловили эхо моего дыхания от предположительно стен, но больше я ничего не слышала. Легкое прикосновение ищущих пальцев к ткани заставило меня замереть, потом я протянула руку. Теплое тело, пахнущее кровью и корицей.
— Трент? — прошептала я тревожно, подползая ближе и ощупывая его руками.
— В данный момент времени, — ответил он. — Вам не трудно было бы меня не трогать?
Его совершенно ясный голос меня потряс, я отдернула руку.
— Ты живой! — воскликнула я, когда прилив смущения перешел в легкую злость. — Почему ты молчал?
— Какой смысл был бы говорить?
Я отодвинулась и села по-турецки, услышав, что он шевелится. Я ничего не видела, но предположила, что он оперся о противоположный угол. Лучшее место в камере, учитывая, что оно дальше всего от Ала. Мне так кажется.