Джеред летит к телефону. Звонит ей на мобильник. Ева не отвечает. Тут он замечает записку на столике в гостиной.

Пап, я пошла в кино с Роуэном Рэдли. Уж он-то вряд ли вампир. Ева

Пап,

я пошла в кино с Роуэном Рэдли. Уж он-то вряд ли вампир.

«Черт!» — мысленно стонет Джеред.

Его охватывает паника. Он роняет записку, и не успевает она долететь до пола, как в одной руке у него уже зажаты ключи от машины, а другая шарит за пазухой, проверяя, на месте ли маленький золотой крестик на цепочке.

Прочь из дома, под дождь.

У машины разбито окно. Говорила же Ева, надо починить, а он не слушал.

Но сейчас у него нет ни выбора, ни времени.

Он рывком распахивает дверцу, залезает в машину, даже не стряхнув осколки с сиденья, и мчится в направлении Тёрска.

Потерянный мир

Потерянный мир

Она чувствует не столько боль, сколько какое-то растворение. Как будто она постепенно из твердой формы переходит в жидкую. Ева оглядывается, смотрит на раковины и зеркала. На открытые двери кабинок. На разбитую бутылку и лужу чьей-то крови. Веки ее стали тяжелыми, и хочется спать, но она слышит какой-то шум. Это автоматический смыв в туалетах, он снова будит ее, и она вспоминает, кто она и где и что произошло.

Ее мучитель уже исчез, и Ева понимает, что надо выбираться и звать на помощь.

Она заставляет себя подняться, но это невероятно трудно — сила притяжения никогда еще так на нее не давила.

Она — водолаз, пробирающийся через руины затонувшей цивилизации, потерянного мира, который когда-то принадлежал ей. Она доходит до двери. Тянет ее изо всех сил и наступает на ковер. Его узор кружится под ногами, точно сотни маленьких водоворотов. Вот фойе, напротив нее — будка кассира. На какой-то момент Ева даже удивляется, отчего на его лице написан такой ужас.

Рука соскальзывает с раны на шее.

А потом надвигается странная темнота, как будто бы над ней проплывает корабль, и Ева точно знает, что это очень, очень плохо. Знает, что через пару секунд ничего уже знать не будет.

Она сливается с темнотой.