— Воровство, — продолжает Уилл, — это уже прогресс. Но не волнуйся, я восстановил справедливость. Ты украл мою кровь, я украл твою. Инь-янь, сынок. — Взгляд у Уилла совершенно безумный. В нем нет ничего человеческого. — Я не такой, как ты. Я давным-давно перестал слушать свою совесть. Она — всего лишь шум. Назойливый стрекот сверчка в ухе.

Роуэн пытается уловить смысл его речей. Наконец до него доходит, чьей кровью пахнет от Уилла, и это как удар под дых.

— Я всего-навсего сделал то, что хотел сделать ты, — говорит Уилл, читая мысли сына. — Схватил ее, укусил, отведал ее крови. А потом… — Уилл улыбается, он готов соврать что угодно, лишь бы привести Роуэна в бешенство. — Я ее убил. Я убил Еву.

У Роуэна кружится голова. Он вспоминает, как несколько часов назад в школе Ева передала ему записку. Вспоминает, как она улыбалась ему украдкой, и силы покидают его, он на грани обморока. Это он виноват. Если б он не бросил Еву одну, ничего бы и не случилось.

Прохладный бриз ласкает его лицо, точно дыхание призраков.

— Где… где она…

Уилл равнодушно пожимает плечами, словно его спросили, сколько времени.

— Да кто ее знает. Километрах в тринадцати от берега, — лжет он. — Думаю, уже где-нибудь на дне, распугивает морскую живность. Впрочем, красный цвет первым исчезает под водой. Ты знал? Занятно, правда? Бедные унылые рыбки. У них там все синее.

Роуэн не в состоянии ясно мыслить. Мир рушится вокруг него так стремительно и неотвратимо, что ему ничего не остается, кроме как свернуться калачиком на земле. Ева мертва.

Уилла же вопросы нравственности никогда не заботили так мало, как сейчас, при виде собственного сына, скрючившегося на земле, словно марионетка, у которой обрезали ниточки. Отвратительное, жалкое зрелище.

Он наклоняется к мальчику и выдает ему чистую правду:

— Роуэн, это была не просто кровь твоей матери. Это была мечта о том, как все могло бы сложиться, если бы не появился ты. Видишь ли, если говорить начистоту, ты мне был совершенно не нужен. У меня аллергия на ответственность. Сама идея отдает гнилью. Как чеснок. У меня от нее сыпь и чесотка, а тебе ли не знать, каково это. Хоть кожу сбрасывай. — Уилл замолкает, делает глубокий вдох и четко выговаривает самое главное: — Мне нужна была Хелен, но только не с таким довеском.

Роуэн что-то неслышно бормочет. Эта слабость у него от матери, заключает про себя Уилл. Она его таким сделала. Своей постоянной ложью. Как у мальчика могла сформироваться нормальная система ценностей, когда ему втирали такую чушь?

— Она забыла, кто она такая, — говорит ему Уилл. — Забыла, как сильно она меня хочет. Но я не такой, как она, и не такой, как ты. Я борюсь за то, чего хочу. И если мне этого не дают, я беру сам.