— Ага.

Охранник на мгновение исчез, а потом вдруг просунул голову в монтажную, и обе женщины едва не подпрыгнули от неожиданности.

— Не могли бы вы открыть еще комнату?

— Что-то не так?

— Мы не знаем.

Он отвел их в соседнюю монтажную, и в следующую за ней. Одну они пропустили, ту, где работал самоубийца. У последней по коридору монтажной Менард сказал:

— Вообще-то я давно уже должен вернуться на пост.

— Еще одну, — сказали женщины хором и только тут сообразили, что стоят перед монтажной Ремшнейдера. Менард отпер дверь. Стены комнаты были совершенно голыми, на полках пусто. В монтажной витала смутная вонь. Джулия силилась заглушить внутренний голос, который твердил, что надо сейчас же уходить отсюда.

Она в последний раз совершила всю процедуру, вставила в бетакам оригинальную пленку, прослушала исходную дорожку, которая всегда звучала одинаково: «Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится». Потом цифровым способом скопировала фразу и нажала «Play»:

— Луб, Луб, Луб, Янка, Янка, Янка…

35

35

Джулия поехала домой, но уснуть не смогла. Час она стояла под душем, прислоняясь лбом к керамической плитке. Мужу о случившемся не сказала ни слова. Забравшись под бок к храпящему супругу, она надеялась, что раскаты заглушат повторяющееся у нее в голове мерзкое слово, сигналом «занято» зудящее в недрах мозга. Звучало оно как женское имя, как жалобный зов влюбленного, обращенный к женщине, потерянной столетия назад.

На следующее утро за кофе в столовой перед совещанием с Бобом Салли сказала, что тоже плохо спала. Чтобы избавиться от гадкого слова, она прибегла к детской игре и придумывала считалки: «Спозаранку, спозаранку опрокинем мы Лубянку». Не помогло. Она глаз не сомкнула. Посовещавшись, они решили поговорить с Бобом.

Джулия уже все продумала.

— Говорить будешь ты. Ты же продюсер. Он тебя любит.

— Ерунда.

— Не пытайся объяснить всего. Отведем его в монтажную, пусть сам все услышит.

Салли задумалась.

— А что, если проблемы больше нет? Выставим себя идиотками.