— Тот, который есть, который наполняет все, который есть «А», мой дух...

— Будет ли он говорить через тебя?

— Не мучь меня...

— Случится ли что-нибудь сегодня? Братья собрались, ждут в тревоге, ждут, прося знака, чуда...

— Никто из воплощенных не достоин чудес! Никто! — раздался могучий мужской голос, такой сильный, точно он проходил сквозь медную трубу.

Джо отскочил в испуге и стал глядеть вокруг; но в комнате не было никого. Дэзи лежала неподвижно, электрические лампы ярко горели, и все собравшиеся стояли сплоченной группой в другой комнате, прямо против него.

— Пусть он играет, он! — прошептала Дэзи, приподымаясь и показывая рукой на Зенона, и сейчас же опять упала, прямая, напряженная, и так и осталась лежать.

Напрасно Джо пытался заставить ее разговаривать, — она лежала как труп. Руки ее были холодны и лицо покрыто ледяной росой.

— Полная каталепсия. Ничего не понимаю, — прошептал он испуганно.

— Что же мы будем делать? — спросил кто-то.

— Молиться и ждать.

— Что... это в самом деле Дэзи? — спросил Зенон.

— Дэзи... не знаю, может быть... но не знаю.

Дверь в круглую комнату, где она лежала, закрылась с сильным шумом.

— Садитесь, тише... начинаем!

Зенон сел за фисгармонию, стоявшую в глубокой нише направо, против окон, и начал тихо играть.

Свет сразу погас, еще некоторое время в люстре краснели раскаленные угли, потом почернели, и только хрустальный шар светился зеленоватым дрожащим огоньком.

Все расселись вдоль стены, в один ряд, уже не образуя цепи.

Зенон играл какой-то торжественный гимн; тихие звуки сливались в сладкий хорал, далекий, точно струившийся с небесных высот, и рассыпались в непроницаемой темноте.

Джо опустился на колени и стал шептать молитву; затем послышался шорох отодвигаемых стульев и потрескивание пола — по-видимому, все стали на колени; шепот молитвенных голосов зашумел распаленным, кипящим ливнем и вторил волнам проникавшей в душу музыки.