– Нет, но… Кажется, поскользнулся на ступенях и ударился затылком. Как свидетель я вряд ли смогу помочь.

– Разбираться – дело полиции. Комиссар говорил, что вы жили с той девушкой и могли быть последним, кто видел ее перед смертью… Всё, всё, ни слова больше, вы слишком взволнованы. Отдохните, продолжим беседу завтра.

* * *

Анж не спал почти всю ночь. Он готовился к новой встрече с доктором, вспоминал последние события, которые, впрочем, всё так же казались ему бредом. Как рассказать о Кристелле Брошногроджич, ангеле смерти и вместе с тем дочери одного из гуситских вождей? Кто на самом деле Мим – демон сна, греческий бог или кучер кареты, обвешанной яркими фонариками? Как описать придуманный им, Дежаном, театр? Что такое Спектакль? Какие слова найти для рассказа о небесной битве?

Нет, довольно. Меня запрут в сумасшедший дом. Не всё ли равно, если Селены уже нет? Это лучший исход – забыться навсегда, провести остаток жизни в четырех стенах и больше ни с кем не общаться. Только покой. И не придется прятать глаз от Моди, папаши Фредэ, мадам Донадье, что-то бормотать в ответ на неудобные вопросы, чувствовать на себе полные унизительной жалости взгляды.

Возможно, его всё же кто-нибудь навестит, но потом о нем позабудут и наступит полный покой, блаженное уединение в отдельной палате-камере. Пожалуй, стоит завещать лечебнице свое состояние, чтобы купить одиночество до конца жизни. А после смерти он воссоединится с Селеной на небесах. Да-да, на небесах, ведь художник и акробатка не успели сотворить много зла. Прекрасная смерть, завидная участь.

Селена… Анж ужаснулся мысли, что когда-нибудь позабудет ее черты. И тут память, словно в насмешку, вдруг превратила только что четко виденное им родное лицо в расплывчатый овал. Дежан еще мог представить по отдельности ее губы, глаза… Нет, глаза вспоминались уже смутно. Вроде бы всё тот же зеленый оттенок, изящный рисунок ресниц, даже морщинки в уголках глаз… Но в памяти стерлась та особенная, колдовская искринка. Художник встревожился, начал мучительно вспоминать – еще раз, и еще. Образ неизменно ускользал.

Тогда Анж стал проклинать себя. Нет, он больше не художник, если не в силах вспомнить живой образ самого близкого и любимого человека! И значит, не должен находиться среди нормальных людей… Память – самый капризный и жестокий из всех врагов.

Он забылся в беспокойном сне. А под утро разум смилостивился над ним: Анж увидел Селену очень отчетливо и ярко, так, словно девушка стояла перед ним наяву, с печальной и понимающей улыбкой. Я должен нарисовать тебя, обрадовался он, нарисовать, чтобы больше никогда не забыть. Ты ушла и не оставила даже фотографической карточки. Но зато ты и я – мы! – остались на беглом наброске Модильяни. Этот листок может оказать неоценимую услугу…