* * *

На следующее утро доктор узнал много нового об ангелах. Он слушал внимательно и лишь изредка уточнял детали сопутствующими вопросами и замечаниями. Анж понимал, что ему не верят, но продолжал свой рассказ. Нужно было выговориться, излить душу постороннему человеку. Под конец, когда речь зашла о ночной битве керубов и серафимов, он разволновался, вскочил и начал жестикулировать. Доктор взял Анжа за плечи и с мягкой настойчивостью усадил на кровать.

– Знаете, мсье Дежан, я вам искренне завидую. Вы видели то, о чем простой смертный не может даже помыслить. Будь вы литератором, я присоветовал бы вам написать об этом, и первый предрек бы роману успех. Но художнику больше подойдут эстамп и краски. Пока выделю карандаш и блокнот. Это при условии, что в дальнейшем одна из ваших работ украсит мою коллекцию. Вы же знаете, в наше время модно собирать картины. Сейчас рисуют даже официанты бистро. Искусство противостоит войне и становится много острее, пронзительнее. Вот, к примеру, битва ангелов. Она куда более значительна, чем окопные будни. Нарисуете ее и станете знаменитым.

– Мне не нужна слава! – с горечью воскликнул Анж. – Я хочу рисовать Селену!

– Конечно, мсье Дежан. Меня волнует ваш утомленный вид. Вы плохо спали? А давали ли вам сегодня лекарство? Следует выговорить нерадивой сестре… – Доктор вынул из кармана продолговатую коробочку, в которой лежал обернутый ватой шприц. – Это новейшее лекарство. Оно сильнодействующее, одной инъекции будет достаточно, чтобы вернуть вам душевное равновесие. Вы не боитесь уколов?

– Нет, если лекарство поможет.

– В таком случае не шевелитесь… Постарайтесь унять дрожь, иначе я не попаду вам в вену… Вот так, замечательно. А теперь отдохните.

* * *

После укола Анж провалился в океан новых кошмаров, в иной мир, где сквозь зияющие разломы земной тверди неудержимо выплескивался ад, а над ним миллионы ангелов с перекошенными от ярости лицами рвали на части кричащее от боли небо. И где же, где в этой охваченной безумием вселенной оставалось место для людей, для Селены, для Анжа?!

Это наркотик. Меня обманули…

* * *

Он очнулся в поту, с сильнейшей головной болью, и не мог понять, за что наказан новым ужасом. Анж окончательно замкнулся, решив больше не разговаривать с доктором. Когда он был близок к истерике, появился Гастон Маранбер. Дежан обрадовался ему, как единственно близкому человеку в невыносимо чужом мире.

* * *

…Больничные будни остались позади. Вернувшись в дом на улице Лепик, художник принялся исступленно рисовать. Он забыл обо всем и обо всех, лишь иногда возвращался в реальность, чтобы попросить Маранбера о закупке новых карандашей, красок и чистых картонов. Свою работу Анж тщательно скрывал от посторонних, никому не позволяя заходить в спальню-мастерскую. Мадам Донадье поначалу угнетала его отчужденность, но вскоре вдова привыкла и решила не досаждать постояльцу.