— То есть — кола в сердце?

— Кол в сердце — этого мало, — сурово ответил Джеймс. — Надо еще отрубить голову и набить рот чесноком. А лучше всего — выволочь гроб на солнце. Тогда вампир прогорит так, что останется только горстка пепла.

Гарри вдруг очень захотелось очутиться дома, в гостиной, в тот час, когда небо уже потемнело, а от заката осталась лишь ровная розово-золотая полоса у самой кромки горизонта, когда в открытые окна уже начали залетать ночные бабочки, а все домашние собрались у стола — все, и мама, и Энн, и Сьюзен, и бедная безумная Луиза! — и отец при свете ночника читает вслух Евангелие.

Проводив взглядами уходящего Вильфреда, Димка и Мойше повернулись и неспеша направились предписанной им дорогой к подземному ходу.

Почему-то вдруг навалилась усталость, и на душе было пусто, тоскливо и как-то холодно.

— Я так испугался, — сказал Димка, — Думал, помру.

— А я думаешь, не испугался, — хмыкнул Мойше, — Чуть в штаны не наложил… И что это за немец такой странный?.. Как думаешь?

— Ты слышал, что он сказал тому, которого убил? Детей обижать нельзя.

— Поздно опомнился.

— Для нас — не поздно…

— Ну да…

Коридор постепенно сужался и забирал немного вправо.

Мойше вздохнул, перекинул тяжелый автомат на другое плечо.

— Хочешь, понесу? — предложил Димка.

— Нет уж, — Мойше нежно погладил черное дуло, — Я теперь с ним не расстанусь.

— Ты обращаться-то с ним умеешь?

— Обижаешь… С закрытыми глазами разберу и соберу.

Димка недоверчиво хмыкнул.

— На спор? — обиделся Мойше.

— На спор… Только не сейчас, ладно?