Я не хотел останавливаться, хотя она колотила в окно, кричала, что ей дурно, и обзывала меня последними словами. Когда я наконец притормозил, Лили вылезла из кареты, и я тут же упрекнул ее в бессмысленной жестокости.

Лили оттолкнула меня и согнулась вдвое: она не лгала, ее и впрямь тошнило. Но я не испытывал жалости.

— Всю жизнь ты купалась в роскоши, — сказал я. — Как же ты докатилась до хладнокровного убийства?

Она выпрямилась и уперла руки в бока:

— Виктор, а что чувствуешь ты, когда убиваешь? Или ты такой же бесчувственный, как я? Это бодрит только в первый раз.

Я похолодел от ее прозрачного намека.

— В первый раз?

— Когда убиваешь впервые. — Она улыбнулась. — У меня это был помощник конюха. Ты, конечно, помнишь преступление, в котором обвинили тебя. В ту ночь я рассказала тебе о черве, хоть ты ничего и не понял. Я говорила, что кто-то шпионит за нами.

— Тот мальчик… Ты так зверски его избила, что его узнали только по родимому пятну. За что?

— Он стал бы меня шантажировать! О свадьбе уже договорились, мои земельные владения выросли. Я не могла себя компрометировать. Если бы мальчик все рассказал, я бы серьезно пострадала… Кстати, когда молодой солдат приходит с войны, все дивятся и спрашивают его: «Каково это — убивать?» Отнимать жизнь — мужская доблесть. Не то что это. — Она резко ударила себя по животу. — На такое способна любая сучка во время течки.

Лили залезла обратно в карету и устроилась на сиденье. Затем ее лицо вдруг исказилось, и она схватилась за бок.

— Уже скоро, — прошептала она, снова выдавив из себя ухмылку. — Хорошо хоть немного сократила срок.

Над верхней губой у нее выступил пот. Все тело затряслось. Когда Лили открыла глаза, они были пустые и холодные.

— Да не пялься же на меня, как идиот. Залезай на козлы и поезжай. Как только отродье подохнет, я хочу отметить свое избавление в Лондоне.

В самом деле, почему червь должен иметь для нее хоть какое-то значение, если даже помощник конюха — живой человек с именем и лицом, пожалуй, со слишком большими ушами, но нежный, как марципан, да к тому же миловавшийся с соседской девчонкой, — если даже этот парнишка, которого она знала много лет, значил для нее так мало?

Я смог спросить лишь об одном:

— Ты не боялась, что тебя поймают?

— Нет, я знала, что обвинят тебя.