Пастор говорит, что хватит давать великану прозвища, иначе мы запутаем его и запутаемся сами: будем выбегать на площадь, услышав любое, даже самое странное имя, и толкать друг друга.

Едва он начал ходить, первым делом навестил могилу жены, а затем явился прямиком сюда. Чтобы протиснуться в дверь, ему пришлось низко наклониться и повернуться боком, но даже внутри он не смог выпрямиться. Меня так поразил его рост и жуткое лицо, что я затараторила:

— Ой, как вы напугали меня, сэр, своим уродством! Вы ведь Черный Ангел? Клянусь, у вас такой вид, будто вы еще раньше пережили сотню взрывов. Вас будто слепили из кусочков сотни шахтеров. — Я покраснела от стыда, но не могла остановиться. — Вот уж не позавидуешь тому, кто встретит вас в темном переулке.

Наконец я образумилась и умолкла.

Он сделал вид, будто не расслышал ни слова, или, возможно, впрямь не услыхал, оглохнув от всех этих взрывов. Он назвался Виктором Оленбергом, сказав, что пришел посмотреть на мальчика и, быть может, отнести его к Дарби и всем показать, раз уж сегодня тепло и солнечно.

— Как вы его назвали? — спросила я: все это время я кормила парнишку, не зная его имени.

Человек улыбнулся, но это надо было видеть: его шрамы растянулись во все стороны, и улыбка получилась такой грустной, что хоть плачь.

— Она часто называла его «червем», я и сам не прочь его так окрестить.

Я кивнула.

— С моим последним у меня было то же самое. Я прозвала его шишечкой. Ему уже минуло почти три месяца, когда я наконец стала называть его Кевином. А ваш и впрямь похож на юркого беленького червячка, сэр. Ну я его быстренько откормлю, если, конечно, оставите его у меня.

— Оставить у вас? Но тогда ему прямая дорога на шахту?

Он так нахмурился, что я попробовала пошутить:

— По-моему, ему надо сперва отвыкнуть от груди и отрастить пару зубиков.

— Разумеется. Вы имели в виду: оставить его у вас на время?

— Ну да, на время. А потом вам, наверно, захочется забрать его домой, в семью.

— У меня нет семьи.

— Тогда в семью жены, — быстро исправилась я: он был такой печальный. — Ну, кто-то же наверняка ему обрадуется. Например, женины родители?

— Не знаю. Мне бы очень хотелось, чтобы ее отец обрадовался мальчику, но после того, что случилось… Он еще не знает, что Лили умерла. — Он говорил не со мной, а с самим собой, словно я вышла из комнаты. Своей большой ладонью он коснулся соломенного браслета на запястье, надетого рядом с другим — из бусин. Это его успокоило и прояснило мысли. — Но я должен попробовать, так ведь? Отвезти мальчика домой? Нужно хотя бы попробовать.