— Заходи на плов, Геночка! Не съедим весь сами-то!

— Спасиб, теть Полин, зайду!

Запрыгал у ног петренковский Букет. Этот — не цепной, не из Шариков с Барсиками. Маленький, но держат за мерзкий характер и визгливую глотку. Кого хочешь облает, а после, виляя хвостом, подбежит цапнуть за штанину. Но хитрый, всех знает и к своим не лезет кусаться. Генка потрепал Букета по загривку и тот побежал обратно, крепко шевеля плечами. Четко ступая по рыхлому песку задними ногами, морду держал гордо — при деле весь.

Яркое море, зеленого зимнего цвета, лежало у правого локтя и было толстым, как одеяло. В спину тихо дышал мыс. Генка не поворачивался, уходя от него все дальше, спиной зная: камни повернулись и смотрят. Он думал о том, что тут дед его жил и прадед. Эти же камни смотрели на них. А еще думал, что все истории, которые рассказывают в поселке, случались с живыми людьми.

Он остановился. Слева белели дома. Там, где снег намочил беленые стены, цвет становился голубым, почти синим. Новые дома имели острые углы, а старые походили на подушки от побелки слоями из года в год. …В поселке не рассказывали легенд, какие в книжках пишут. Наверное, в книжках много вранья, но Генка нормально к этому относился, ну, врут для интереса. То есть, раньше он считал, что совсем врут. Но сейчас вдруг понял — если убьет жирного борова и московского кента и пропадет сам, это ведь тоже будет местной легендой? Историей? Как расскажут ее? Как батя, посмеиваясь, рассказывал про первую жену деда Бориски «ну сучища, ей бы мужу жрать готовить, а она все побросала и убегла с дитем. А перед тем дура-дурой, все ночами бродила по берегу, тьфу, народ рыбалить, а эта кикимора шлеп да шлеп, весь подол мокрый. А кто зна, где сейчас, верно в дурке…», так?

Или по-другому, как рассказали бы про то же самое в книжках? История о том, как пыталась жить и муж любил, бивал маленько, но любил, а она убежала. Дед Бориска женился снова, прожил жизнь со второй женой и схоронил ее, а в старом огромном зеркале стали кружиться тени, не давая ему спать в собственном доме… Чьи тени? Может той, первой, что не смогла и улетела?

Шел, приволакивая по влажному песку ноги — было приятно чувствовать, как он упруго подается, и вдоль кромки прибоя тянулись за ним глубокие следы. А впереди, у насыпанных в воду больших камней, стояли ребята. Кто-то один сидел на камне, подтянув к подбородку колени, издалека не видно кто, может, Санек. А стоят — Масейка и Витюн, лица повернуты к нему, опущены руки с сигаретками. Ждут.

— Привет, — сказал, подходя, но не останавливаясь, просто чуть обошел, но белявый Витюн шоркнул по локтю: