При первом же ударе Нору охватила дрожь. Его почувствовали все, но лишь немногие поняли, что это было. Нора и сама не очень-то много знала о тоннелях Северной реки, которые соединяли Манхэттен с Нью-Джерси. Она полагала, что в нормальных обстоятельствах — которых, если посмотреть правде в лицо, больше не существовало — вся поездка глубоко под ложем Гудзона заняла бы, возможно, две, максимум три минуты. Одностороннее движение, никаких остановок. Единственный доступ к тоннелю — через вход на поверхности земли, единственный путь из тоннеля — через выход тоже на поверхности земли. Они, вероятно, не достигли еще срединной точки, на самой большой глубине.

Бам-БАММ-бам-бам-бам.

Еще один удар, громкие звуки и тряска, словно бы колеса поезда что-то перемалывали в колее. Звук, шедший от начала поезда, прокатился под ногами Норы — ее даже немного подбросило, — затем удалился к концу состава и стих. Как-то раз, много лет назад, во время поездки в горах Адирондак, Норин папа, ведя «Кадиллак» ее дяди, переехал большого барсука, — сейчас звук был почти такой же, только намного громче.

И это был не барсук.

Человеком, как подозревала Нора, это не было тоже.

Нору обступил ужас. Звуки ударов разбудили ее мать, и Нора инстинктивно сжала слабенькую руку пожилой женщины. В ответ мама одарила ее лишь рассеянной улыбкой и бессмысленным взглядом.

«Лучше так», — подумала Нора, и ее снова обдало холодом. А еще лучше, если и вовсе обойдется без маминых вопросов, страхов и подозрений. Норе хватало своих собственных.

Зак по-прежнему оставался в плену своих наушников — глаза прикрыты, голова тихонько покачивается, склонившись над рюкзаком, лежащим на коленях, — не поймешь, то ли мальчик весь ушел в музыку, то ли просто дремлет. В любом случае Зак, казалось, вовсе не замечал толчков, сотрясавших поезд, равно как не ощущал озабоченности и тревоги, нараставших в вагоне. Вот только пребывать в забвении ему оставалось недолго…

Баммм-ХРРРРСТ!

Словно бы у всех разом перехватило дыхание. Удары участились, звуки усилились. Нора взмолилась, чтобы они выскочили из тоннеля как можно быстрее. Была только одна вещь, которую она ненавидела в поездах, как наземных, так и подземных: ты никогда не видишь, что творится впереди. Не видишь то, что видит машинист. Все, что тебе достается, — это мелькание по сторонам поезда. И ты никогда не знаешь, что тебя ждет.

Удары все чаще и чаще. Норе показалось, что она различает хруст костей и… Еще удар! Вот оно — нечеловеческий визг, словно где-то там, внизу, зарезали свинью.

Машинист явно решил, что с него хватит, и включил экстренное торможение. Раздался пронзительный металлический скрежет — словно бы кто-то провел стальными ногтями по меловой доске ужаса, распростершейся в душе Норы.