Помощница, обернувшись, бросила быстрый взгляд на аукциониста, потом посмотрела наверх, на застекленный балкон — оттуда, с высоты, за аукционом следили чиновники «Сотбис», подобно тому как гости клиники наблюдают за ходом операции.

— Боюсь, сэр, что это невозможно, — сказала помощница, снова повернувшись к Айххорсту.

— Я вынужден настаивать.

— Сэр…

Айххорст обратился к аукционисту, тыча в него табличкой:

— Ты придержишь свой молоток, пока мне не позволят связаться с моим благожелателем.

Аукционист вернулся к своему микрофону.

— Правила аукциона совершенно определенны на этот счет, сэр, — сказал он. — Боюсь, что без должной кредитоспособности…

— Я более чем кредитоспособен!

— Сэр, полученная нами информация такова, что ваша кредитная линия только что аннулирована. Мне очень жаль. Вам следует выяснить отношения с вашим банком…

— С моим банком?! Все совершенно наоборот. Прежде всего мы закончим торги здесь и сейчас, а уж потом я улажу все эту неразбериху.

— Мне очень жаль, сэр. Правила наших аукционов остаются одними и теми же в течение многих десятилетий. Они не могут быть изменены. Ни для кого. — Аукционист оглядел аудиторию и продолжил торг. — Последнее предложение тридцать два миллиона.

Айххорст поднял свою табличку.

— Тридцать пять миллионов.

— Извините, сэр. Последняя заявка тридцать два миллиона. Кто-нибудь предложит тридцать два с половиной?

Сетракян сидел в полной готовности, положив свою табличку на колено.

— Тридцать два с половиной?

Молчание.

— Тридцать два миллиона, раз.

— Сорок миллионов! — выкрикнул Айххорст. Он уже стоял в проходе.