Калека со стоном потянулся к протезу, быстро опухающие подбитые глаза мешали ему рассмотреть пространство вокруг себя. Дрожащая рука дотянулась до чьего-то тела и отдернулась, снова пришла в движение… На противоположной стороне улицы с треском захлопывались окна зевак-одиночек, наблюдавших за дракой.

Из разбитой витрины, перешагивая зубья битого стекла, появился констриктор, отпихнул с дороги буханку хлеба с застрявшим в ней каблуком-шпилькой и тяжело зашагал по захламленному тротуару.

— Господа… товарищи… граждане… — залопотал разбитыми губами уже почти ослепший калека. — Помогите же мне… Помогите, люди!

Он с мольбой вознес руки к небу и наткнулся на нечто живое и движущееся, с которого капало что-то мокрое и теплое.

Констриктор не умел удивляться — мало ли почему жертве захотелось облегчить ему работу…

— Люд… — заткнулся шепот калеки.

* * *

Альбина захлопнула дверь, дважды повернула ключ в замке и внезапно обмякла, прижимаясь спиной к косяку.

— Вот мы и дома…

И не узнала собственный голос.

Тихий согласно кивнул. Теперь, когда опасность ненадолго отступила, к нему почему-то пришел страх. Собственно, страх с самого начала был при нем, он жил в его душе годами, и, когда катастрофа наступила, этот человек всего лишь временно загнал его куда-то вглубь — бороться с этим чувством у него не было времени. Когда надо действовать — не до страха, так он считал и, похоже, оказался прав. Зато теперь ему пришлось отвернуться, чтобы Альбина не увидела выражение, возникшее у него на лице.

— Мне не нравится ваша квартира, — брякнул Тихий, быстро пробегая взглядом по комнате. — Кстати, вы умеете лазить по водосточным трубам?

Это тоже было приемом против страха — говорить о чем угодно и что угодно, только бы не молчать. Впрочем, разглагольствовать впустую он не умел и не любил, а потому сходу определился в теме.

— Не знаю. — Альбина растерянно заморгала, стараясь увязать воедино обе части его высказывания. Увязываться они не желали. Может, этот человек и впрямь сумасшедший? — Почему не нравится?

Тихий заставил себя улыбнулся и повернулся к ней. В самом деле, обычно квартира Альбины всем нравилась, и девушка приложила немало усилий, чтобы обставить ее на свой вкус. Мебели здесь было немного: круглый столик, диван и пара кресел, прислонившихся спинками к серому, в разводах ковру. Небольшой пейзаж, нарисованный на холсте очень вытянутого формата на противоположной к входу стене, окружали восковые листья хойи, почти полностью закрывшие серебристые обои и оплетшие заодно книжную полку. Комната выглядела пустоватой, но эта пустота придавала ей особое изящество и элегантность — самый придирчивый взгляд не нашел бы, что здесь можно убрать или добавить, даже высокая изящная ваза на столике и будто бы небрежно подоткнутый край белой занавески являлись неотъемлемыми штрихами в законченном рисунке интерьера, лирического и строгого одновременно. Рудольф приходил от ее комнаты в восторг, друзья одаривали комплиментами, приятельницы завидовали — но никто и никогда не говорил Альбине, что эта комната может не нравиться.