— Пришла на чужое гнездо… — шипел он, когда Галя, прижимаясь к стене, проходила мимо него по коридору.

Она похудела и осунулась, ее черные горящие глаза были обведены кругами, свидетельствующими о недоедании и бессоннице. Отправляясь на экзамен, она брала с собой мальчика, потому что ее родители не желали присматривать за ним. У них, как они говорили, были свои планы в жизни. И когда она, будучи не в силах сводить концы с концами, перестала отдавать отцу детское пособие, Павел Глебович спросил напрямик:

— Когда ты уберешься отсюда?

Впервые в жизни Галя почувствовала жалость к самой себе. Почему они так жестоки с ней? И именно теперь, когда она так беспомощна… Решив, что выбора у нее нет, она ушла жить к Сашиной матери, в коммуналку. И когда Саша позвал ее в Омск, она, не раздумывая, уехала.

И вот теперь она снова здесь, в той самой комнате, где когда-то пережила столько горьких, одиноких дней.

Внешность лежащей в гробу матери ужаснула ее: в этом подобии лица не было ничего человеческого. И когда свинцовый гроб наконец закрыли и плотно завинтили болты, Галя вздохнула с облегчением, словно мать могла и в самом деле подняться и в очередной раз отчитать дочь «за неприличное поведение».

Саша вместе со старшим сыном отправился к своей матери, наконец-то получившей отдельную квартиру, а Галя осталась ночевать у брата. \

Лежа в темноте, Леонид Павлович прислушивался к дыханию спавшей на диване сестры. Время от времени, не меняя позы и не открывая глаз, она трогала рукой спящего рядом с ней мальчика. Ребенок спал совершенно тихо, утомленный четырехчасовым перелетом.

Рядом, на широкой постели, посапывала Люба, и он хорошо знал, что даже ворочаясь и сбрасывая с себя одеяло, она спит на редкость крепко. И он один бодрствовал в этой ночи.

Лежа в кромешной тьме, он думал о том, что ему уже почти сорок, но он так ничего, в сущности, и не добился в жизни, если не считать обладания красивой, молодой женщиной. Всю свою жизнь Леонид Павлович был хорошим учеником. И дело тут было не столько в отметках — а их он получил великое множество в школе и в институте — сколько в послушании, в верности своим учителям. Да, Леонид Павлович был на редкость верным учеником, и он никогда, ни разу в жизни не изменял своим учителям. Нельзя сказать, что верность и преданность были его врожденными качествами — нет, он целенаправленно развивал в себе эти свойства, преодолевал в своей душе анархию, авантюризм и неблагодарность. А преодолеть ему было что! Очень рано, еще до того, как он научился читать и писать, у него обнаружились способности к стихосложению. Родителей это удивило и даже обрадовало, но очень скоро это стало вызывать у них досаду, потому что сын цеплял на улице всякие похабные словечки и вплетал их в свои наивные «опусы», которые имел обыкновение произносить вслух в присутствии взрослых. Последовали запреты. Но мальчишка оказался изобретательным: он рисовал похабные каракули и делал под ними не менее вызывающие подписи. При этом он частенько подсовывал сложенные вдвое картинки под двери к соседям, а на стенах подъезда мелом писал такое, от чего краснела даже видавшая виды пожилая учительница, жившая этажом ниже.